Елена Жосул,
кандидат политических наук, советник председателя Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ, заведующая кафедрой журналистики и PR РПУ

Несостоявшийся Всеправославный Собор
как зеркало фантомных болей и болезней роста

Приверженность традиции, в каноне и в обряде, оказывается сегодня для православного мира одновременно и защитным щитом, и внутренним вызовом. Традиция, с одной стороны, обеспечивает стойкость и целостность Церкви супротив изменчивых веяний и сиюминутных тенденций века сего. Церковь — ​одна и та же, со времён апостольских и до скончания мира. Но, с другой стороны, век сей, ритмами которого живет вся требующая спасения и утешения паства, неизбежно жаждет внимания к себе. Выставляет Церкви вызовы, на которые необходимо отвечать — ​языком Евангелия, но в транслитерации той эпохи, которая сегодня за окном. И совместить оба встречных фактора невероятно проблематично, — ​что отчетливо выявили критские события лета 2016 года.

Обо что в конечном счете споткнулся Критский Собор, потеряв статус «всеправославного»? Частные, локальные церковные интересы взяли верх, оказались приоритетнее идеалов соборного единства и единомыслия. Ибо главная загадка, загвоздка и вопрос, требующий решения, — ​это конкретное воплощение этих идеалов в реалиях нынешнего времени, со всеми его глобализационными конфликтами, техногенными катастрофами и постинформационными кризисами. Проще говоря, в какой именно форме и в каком формате должна воплощаться всеправославная соборность — ​чтобы быть действительно живой силой, объединяющей православных всего мира в сегодняшних реалиях? Каким образом эту соборность необходимо поддерживать — ​так, чтобы она была действительной, а не умозрительно-формализованной ценностью для верующих, причащающихся от общей Чаши — ​пусть и на разных континентах?

Последний раз мир воочию лицезрел православную соборность в VIII веке, когда собирался последний Собор, чей статус позднее был признан всеми Церквами как Вселенский общецерковный. Однако сейчас доскональное повторение предыдущего опыта немыслимо — ​хотя и необходимость остаться в русле святоотеческой традиции обязывает. И православный мир встает перед вопросом: что дальше?

Многие, впрочем, могут возразить: а стоит ли, мол, Всеправославный Собор тех паникадил, которые должны его осветить? Так ли уж необходимо это сегодня — ​собираться, декларировать, тратить время и немалые ресурсы на организацию, логистику, пиар… Тем паче вопросы догматики, действительно требующие соборного разума, в XXI веке априорно выносятся за скобки. Семейство автокефальных и автономных Православных Церквей за минувшие века успело расселиться по своим приватизированным, в основном национальным, квартирам и даже неплохо их обустроить (в пределах своих канонических территорий). Православные привыкли жить порознь, каждый спасается на своём месте, литургии служатся, священники рукополагаются. Подобная антисоборная риторика в преддверии Крита была в информационном пространстве нередка.

В известном смысле она и неудивительна — ​ибо абсолютно все ныне здравствующие члены всех Поместных Православных Церквей родились, воцерковились и обрели минимальную степень духовной сознательности во времена, когда никаких зримых воплощений этой самой всеправославной соборности не было. Процесс предсоборной подготовки фактически начался в 20-е годы прошлого века и всё минувшее столетие выстраивался с большими перерывами, попутно собирая все возможные шишки исторических перипетий ХХ столетия. То Первая мировая война, то Вторая, то революция и последующий воинствующий атеизм, то очередная перекройка государственных границ — ​какие уже тут Всеправославные Соборы. Не до соборности — ​быть бы живым. В этом отношении членам сегодняшней православной ойкумены просто неоткуда черпать опыт всеправославного соборного взаимодействия поверх политико-канонических границ. Получается, та Православная Церковь, жизнь которой мы лично наблюдаем в данный конкретный момент и в которой непосредственно участвуем, является главным образом исторической наследницей принципа соборности. А фактическое его воплощение — ​деятельное, а не декларативное — ​встречает, как мы можем с сожалением видеть, различные препоны.

Но разве не является такая самозамкнутость основным ­вызовом, который, как выясняется после критского фиаско, необходимо сегодня преодолеть мировому Православию в первую очередь, перед лицом глобального секулярного общества?

Как народ, поленившийся кормить свою армию, в итоге вынужден чистить сапоги чужим солдатам, так и религиозная община, не пожелавшая в нужный момент приложить усилия для поддержки собственной духовной идентичности, будет вынуждена подчиниться чуждым принципам и канонам. А уж в том, что у современного мира в достатке найдется разномастных идей на смену «обветшалой» православной самобытности и «отжившей своё» всеправославной соборности, сомневаться не приходится. Нью-эйджевский супермаркет работает в режиме 24/7, и в последние десятилетия его товары нередко приобретают самые различные политические группы.

Преодоление кризиса соборного сознания в среде Православных Церквей всеправославного церковного управления — ​вопрос крайне непростой, и в настоящий момент ни у кого нет даже относительной ясности насчёт того, как будет выстраиваться межправославный диалог в посткритскую новейшую эпоху. Только ленивый не вспомнил крыловских лебедя, рака и щуку в дни, когда Православные Церкви одна за другой отказывались от поездки на Крит. И, судя по всему, такой центробежный вектор в ближайшее время будет в межправославных отношениях доминирующим. Однако смена этого вектора — ​задача очень важная. И следствием ее должно стать новое осмысление идеи соборности, отыскание для нее новых, приемлемых для всех, форм. Либо выступаем единым соборным православным фронтом, либо кормим чужую армию (и в данном случае чужая армия вполне может оказаться не аллегорией).