Сергей Гавриляченко
Как человек, занимающийся изобразительным искусством, я все больше начинаю ценить фотографию. Потому как она на прямую, с одной стороны, отражает реальность, с другой стороны – в лучших своих образцах захватывает особые моменты жизни человека, жизни его души, его переживаний.
Правда, порой, когда я смотрю на работы современных фотохудожников, вижу стремление к предельной физиологичности, иногда – до отвратительности. Особенно этим грешат фотографы из России, которые очень любят вкладывать персты в язвы и раны: бомжи, потерянные люди, больные… Иногда это ужасает, потрясает, возвращает к какой-то социальности. Но есть в этом какая-то жесткость.
Те, кто, по разным причинам – или по внутреннbм, уже преображенным побуждениям, или впервые — сталкиваются с тем, что мы могли бы назвать «русская святость», «русская духовная жизнь», начинают показывать другую фотографию. Сохраняя, в общем-то, иногда и какие-то натуралистические черты. Это особенно, на мой взгляд, касается портрета.
То, что я увидел на фотоконкурсе – идеальные пейзажные образы. Причем, природу нередко венчают храмы, — поруганные и еще не восстановленные, или те, что начали восстанавливать. И в этом русское тютчевское понимание нашей жизни.
Эти бедные селенья,
Эта скудная природа —
Край родной долготерпенья,
Край ты русского народа!
Интересная работа, когда храм парит над туманом, укрывшим землю, «Успенский собор и Георгиевская церковь с башни Орел во время реконструкции крепостной стены» Олега Ермакова). Здесь – тютчевсокое понимание фотодосии.
Но больше всего меня поражает, когда фотохудожник, человек, наделенный чувством, бережным отношением к образу человека, работает над портретом. Когда ты смотришь на портреты монахов, верующих мирян, то видишь вроде то же, что снимают и другие, особенно если это мужские лица – они часто огрублены, на них видны следы прошедшей трудной, как полагается в России, жизни, на грани даже какой-то гротескности. Но в это время ты и видишь, что если бы это снимал человек с бесстрастным или даже издевательским взглядом, он бы в этом увидел поругание человеческого образа. А перед нами – образы одухотворенные. Просто сказать «монах» — это будет абстрактным понятием идеального тихого человека, а здесь смотришь – и крепкие лица, и ярые (по аналогии с иконой «Спас Ярое око») взгляды. Ты видишь, насколько разнообразна духовная жизнь, запечатленная в обличиях различных людей.
Меня восхитил портрет мужчины, погружающегося в ледяную крещенскую купель (прим. — Кирилл Кудрявцев — Иордань). Там есть все: человек, возможно, не изощренный в церковности, тайна, крепкое здоровье, вода, стремление переродится и физически, и духовно, попробовать изменить свою жизнь, выйти уже другим…
Сочетание земного, реального, иногда – безжалостного, поскольку это – фотография, которая ничего не цензурирует, ни от чего не освобождает, и – восторга.