Интервью подготовлено
доктором Ниной Кругликовой (колледж Иисуса, Оксфордский университет)
и Павло Смицнюком (факультет богословия, Окcфордский университет)

— Ваше Высокопреосвященство, тема этого выпуска «Лодки» — «Вселенское Православие». Что в современном мире стоит за этими словами? Есть ли у современного Вселенского Православия какая-то специфика, связанная с «обстоятельствами времени»?

Митрополит Каллист (Уэр): — Мы, православные, считаем себя истинной Церковью Христа на земле. Но на практике, в силу исторических причин, распространение православия в мире было ограничено территориально. Православные были семьей автокефальных Церквей, всего четырнадцати, расположенных в Восточной Европе и Восточном Средиземноморье. В прошлом между этими Церквями было немного контактов, и они были достаточно изолированы друг от друга. Но в течение XX века ситуация существенно изменилась: после русской революции 1917 года, а затем Малоазийской катастрофы в 1923 году, православные рассеялись по всему Западу. Благодаря этому Православие перестало быть Восточной Церковью и приобрело гораздо более всемирный характер. Мы, православные, теперь должны научиться говорить с другими христианами и отвечать на их вопросы, которые, возможно, мы не задавали себе в прошлом. По мере распространения Православия во всем мире возрастает желание и у самих православных иметь более тесные контакты друг с другом.

— Православная Церковь едина, но мы часто видим нестроения и разногласия. Каково Ваше мнение о состоянии соборности в Православной Церкви, в особенности в контексте недавнего Собора на Крите?

Митрополит Каллист (Уэр): — Собрание, которое состоялось этим летом на Крите, так называемый Святой и Великий Собор, стало следствием желания среди самих православных общаться друг с другом. Важно отметить, что всеправославное собрание такого рода не собиралось, пожалуй, на протяжении более тысячи лет.

Самым важным относительно Великого Собора на Крите является то, что он на самом деле собрался. Возможно, не так уж много было решено, возможно, документы, утвержденные на Соборе, имеют достаточно консервативный характер, и, быть может, Собор не затронул большое количество существенных вопросов Православия. Тем не менее я надеюсь, что проведенный в этом году Собор на Крите не останется отдельной попыткой, а станет началом процесса, и в будущем такие встречи будут проводиться регулярно, возможно, каждые три или четыре года.

При подготовке следующего Святого и Великого Собора мы должны среди прочего задействовать и те Церкви, которые не были представлены на Крите. Большим разочарованием стало то, что Критский Собор не был на самом деле всеправославным. Четыре из четырнадцати автокефальных Церквей отсутствовали: Антиохийский Патриархат, Церкви Болгарии и Грузии и, что важнее всего, Русская Церковь. Таким образом, в сложившейся ситуации мы не можем называть такой Собор всеправославным.

Поэтому я надеюсь, что следующий Святой и Великий Собор будет более всеправославным и что в нем примут участие отсутствовавшие Церкви, — мы нуждаемся в их присутствии.

— Существует точка зрения, что для того, чтобы Собор собрался, нужна либо «ересь», против которой Всемирное Православие готово будет сплотиться, либо условный «император», который соберет всех усилием политической воли. Каково Ваше мнение об этом?

Митрополит Каллист (Уэр): — Во-первых, у нас нет христианского императора, нет Константина или Юстиниана, которые могли бы навязать свой порядок Церкви. Следовательно, в нынешнем положении Православия мы должны следовать путем соборности и взаимосогласия. Ни одна Церковь не может навязывать свою волю другим. Таким образом, мы можем двигаться вперед только благодаря взаимному согласию. Мы не должны думать с ностальгией о временах христианского императора. Мы живем в другой ситуации. Другой интересный момент, который Вы затронули, касается отношения Соборов к ереси.

На семи Вселенских Соборах обсуждались актуальные вопросы вероучения и доктрины. В случае Святого и Великого Собора на Крите догматические вопросы не обсуждались. Мы были более обеспокоены последствиями нашей православной веры в ее практическом применении.

Из большого количества предложенных тем для обсуждения на Крите было выбрано шесть. Я думаю, что это слишком много. Собору на Крите недоставало четкой сосредоточенности. Нам надо было сфокусироваться на одной или максимум двух темах. Мы обсудили вопросы церковной автономии, поста, брака и вклада Православной Церкви в дела мира, справедливости и прав человека.

Среди обсуждаемых вопросов наиболее важным, по моему мнению, был вопрос о наших отношениях с неправославными Церквями и проблема диаспоры. В вопросе отношения Православия к другим христианским Церквям — Римо-Католической, Англиканской и Протестантской — взгляды разных Православных Церквей расходятся. Например, начиная с XVIII века, Русская Церковь принимает обратившихся в православие христиан через исповедь, без миропомазания((К РПЦ МП посредством покаяния присоединяют только римо-католиков, прошедших конфирмацию. Протестантов и римо-католиков, не прошедших конфирмацию, присоединяют посредством миропомазания. Источник: infomissia.ru. До воссоединения Церквей РПЦЗ «перекрещивала» новообращённых. Сейчас РПЦ МП и РПЦЗ практически преодолели разногласия по этому вопросу. Но практика «перекрещивания» распространена в других Поместных Церквях, например, в Сербской, Кипрской и Элладской.)). В то же время Русская Православная Церковь Заграницей, которая недавно восстановила единство с Московским Патриархатом, перекрещивает римо-католиков и других новообращенных. Как нам согласовать эти две различные практики? Считаем ли мы, что неправославные Церкви наделены божественной благодатью, а таинства, совершаемые ими, являются действительными, или же мы это отрицаем?

Мое общее впечатление о Святом и Великом Соборе на Крите заключается в том, что он не решил самых сложных проблем, с которыми сталкивается Православная Церковь сегодня, и что он на самом деле не сказал ничего существенно нового. Может быть, это было мудрое решение, и если бы мы начали со всех наиболее проблемных вопросов, Собор мог бы закончиться беспорядком. Мы же вели дискуссию цивилизованным образом, без особенных разногласий. Возможно, если бы на Соборе присутствовала Русская Церковь, разговор был бы более нюансированным.

Всеобщее настроение на Соборе было чрезвычайно консервативным. Но меня это не очень огорчает. Мы можем думать о Соборе как о начале. И будем надеяться, что в будущем будут такие же собрания, которые поднимут эти сложные и важные вопросы.

— Ваше Высокопреосвященство, Вы сказали, что целью Собора было размышление над практическими последствиями православной веры. Христианские богословы ХХ века в своих размышлениях о Боге особенно подчеркивали такие атрибуты Пресвятой Троицы, как любовь и сопричастие. Как бы вы «перевели» этот догмат для наших современников? Каковы его практические последствия?

Митрополит Каллист (Уэр): — Учение о Пресвятой Троице воспринимается многими людьми как вопрос технического богословия, полон загадок и головоломок: три в одном и один в трёх. Что это значит? Для меня наиболее полезный подход к Пресвятой Троице — это говорить о Боге как о взаимной любви. Бог — это не только любовь к самому себе, внутренняя любовь, это скорее любовь взаимная — любовь Отца и Сына. Но любовь двоих может быть направлена вовнутрь, поэтому круг расширяется, и у нас есть не только взаимная любовь (Отца и Сына), но и любовь, которой делятся, которая выражается в Святом Духе.

Если мы созданы по образу Пресвятой Троицы, значит, мы созданы для взаимной любви. До тех пор, пока мы эгоцентричны, мы не являемся по-настоящему людьми, согласно образу Троицы. Мы становимся людьми через отношения с другими. Троица, которая рассматривается как взаимная и разделенная любовь, является образом человеческих отношений, и особенно отношений внутри Церкви. В Троице согласуются Один и Многие: существует единство, но каждая ипостась остается собой в пределах Божества. Церковь похожим образом сочетает единство и свободу, и таким образом в Церкви по милости и благодати Божьей мы есть одно, но в то же время мы свободны.

Только связывая Троицу с Церковью и человеческой личностью, мы придаем смысл догмату о Троице и видим его реальное значение для нашей человеческой жизни. Это не так просто сделать, но именно таким образом следует подходить к Троице. Я хотел бы немного развить эту мысль: на протяжении ХХ века главным вопросом для Православной Церкви была экклезиология: что такое Церковь?

Я считаю, что в ХХІ веке произойдет сдвиг. Экклезиология будет по-прежнему иметь важное значение, но главным вопросом станут проблемы антропологии: что значит быть человеческой личностью? Что значит быть созданным не только по образу и подобию Христа, но и по образу и подобию Троицы? Человеческая личность является загадкой, которую мы только начинаем разгадывать.