О взгляде вверх, лучах, реках и дорогах, о храмах и отражениях, о  дыхании света, замершей истории и детской радости, – рассказывает Алина БАГРИНА, подводя итоги фотоисследования Службы СРЕДА «Локальные святыни».

Как выбирались победители, или эволюция святого «по красоте»

- Продолжаем разговор о находках фотоисследования «Локальные святыни». Всего в галерее представлено  2554 работы, у каждой своя ценность.  Как же выбрать победителей? Помню, Вы говорили, что выбирает профессиональное жюри..  Задача представляется непростой.

— Мы, организаторы, наблюдали за конкурсным отбором не без интереса. Если посмотреть фотографии в общей галерее на сайте, затем перейти к полуфиналистам, затем к финалистам,  — может показаться, что некий эволюционный отбор благоприятствовал более красивым работам. Возможно, он шел в сторону  «коммуницируемости святого», которая оказывается связанной с красотой.  Так что в полуфинале, финале, и в выпускаемом альбоме,  будут фотографии, скорее, красивые. Но если зайти в галерею и провести там какое-то время, обращает на себя внимание далеко не только красота.  Другое настроение, другие критерии. Какие? Об этом сейчас поговорим, — каким «святым» вольно или невольно делятся авторы присланных работ.  Но тем временем остается вопрос: должно ли святое быть красивым? Вопрос не праздный, от ответа на него зависит, например,  современное религиозное искусство, литургические образы, выбор архитектурных решений новых храмов.

Выглядит, как будто красота повышает шансы выживания в коммуникационном эволюционном отборе. Но как соотносятся дарвинизм и святость? Альтернативный взгляд, — если смотреть не из прошлого в будущее, а наоборот, телеологично, — предложит другие критерии становления, утверждения образа в мире. Что же это?

Сюжет ли это или, скорее, момент.  Бесстрастность или эмоция, успокоиться или вздрогнуть. Может быть, растерянность, «потеря себя» из фокуса, встреча с собой по ту сторону объектива. Небесная красота, созерцаемая очами,  или земная, открытая для глаз. Что мы видим, глядя на святое? Может быть, это и есть ответ на вопрос, «кто мы». Каких нас, россиян, создает в 21 веке узнаваемое нами святое?  Что же это такое в принципе, —  святое?

Славянское святое: свет, цвет и плод

- Что такое святое?

— Если посмотреть на то, как называется святое в разных языках, оттенки смысла   показательны.  В семитском языке святое это «кодэш», или «хадаш»: слово происходит от глагола «отрезать, отделять», — то есть акцент на инобытие, на инаковости. Отец  Павел Флоренский говорил, что «святой» — это прежде всего «не». В Ветхом Завете «святое» передается древнееврейским словом  qadoš, которое обозначало отделение сферы Божественного от мирского. Новозаветное понимание святости вырастает из ветхозаветного,  добавляя новые смыслы.  Греческое  άγιος (агиос) к выделенности из мира и посвященности Богу, добавляет смысл очищения от греха, исполнения Духом Святым, — это, скорее, безгрешность, очищенность.

На латинском – sanctus: секретный, освященный, нерушимый, неприкосновенный,  избранный; возможно, место для таинственности, раскрывающейся исторически в оккультных течениях, в эзотеричности. В готском языке возможное родство – со словом hunsl, жертва.  На немецком – heilig, heil, заставляющее до сих пор вздрагивать «хайль»: здоровый, целый.  Господа Спасителя немцы называют Heiland – Исцеляющий.  Кстати, русское «исцелиться» тоже  от «стать целым».

Славянское Святый происходит от «свет», «цвет», «свят». Это родственные слова, означающие «блеск», но есть у праславянского корня svętъ  более древний общий смысл, который сохранил санскрит.  В нашей же культуре, в русской цивилизации святость это все-таки прежде всего свет. Вспоминается: «Кто светел, тот и свят»..   И еще: «Бог есть свет, и нет в Нем никакой тьмы» (Ин. 1:5).

А что такое «фотография»? —  это греческое слово, возвращающее нам другой корень для света: др.-греч. φῶς, род. пад. φωτός, «свет». Фотография это «рисунок света». Можно сказать, получается, что изучать святое в России при помощи фотографий, — по крайней мере, с точки зрения языка, — вполне адекватное намерение.

-  Как только заговорили про свет, вспоминается  «учение – свет».

— Вспоминается, но все-таки не воспринимается святым.  Может быть, потому что учение, на-ука, знание, как мы помним из ХХ века, становятся силой. Знание – сила.. и все, святости нет. Сильное в России не свято, не милосердно.

Это, кстати, может быть российской спецификой.  Греческие понятия φώτως, «просвещение» и  γνώσις (гносис), «знание», — связываются Климентом Александрийским, противопоставляющим мрак неведения «просвещенности (свету) ведения». Но при этом нельзя забывать,  что христианский гносис неотделим от любви, это в первую очередь духовное и моральное познание, а не разъятая, пересобранная и предсказуемая механика Ньютона, не часы Лапласа,  не теория относительности Эйнштейна. Может быть, современные теории струн-суперструн с встроенным в них принципом антропности что-то когда-то скажут по сути дела.. например, посоветуют перечитать Климента Александрийского.

Наука – не святая  и не скромная. Претендует на всемогущество, отворачивается от своей ограниченности. Утверждает неверие идолом веры в разум. Такая вот диалектика и психологизм вместо познания истины. Несмотря на то, что в своем пределе фундаментальное знание нацелено на трансценденцию так же, как религиозный опыт. Как могли бы взаимодополнять друг друга сердце и разум… Увы. Тут, может быть, находится одна из потенциально самых больших нестыковок в пост-советской, квази-просвещенной российской науке: в неисцеленности разрыва между «землей и небом», разрыва между отчужденностью информации и таинством понимания. Значит, здесь же может находиться значительный потенциал. Просвящение, предшествующее Возрождению, — невольно приходит в голову при взгляде на одну из присланных фотографий.

- С научным светом «промашка вышла». Какой же тогда свет – свят?

— Проще будет, наверное, попробовать его описать. Глядя на фотографии, которые мы получили, этот свет не столько яркий, хирургический, —  сколько отраженный, мерцающий, прикровенный. Он оказывается важным в каждой фотографии, везде видим какие-то его  оттенки, перепады, — облака,  лучи, дорожки света на воде, так далее. Пластика света, его проникновенность подсказывает  мир не дискретный, а непрерывный. Вложенность и взаимосвязанность. Митрополит Филарет Московский:

«..Если бы только мы умели видеть, мы видели бы, как благодать Божия почиет на всем, что Бог сотворил; она искрится, сияет во всем и на всем. Но мы этого не видим… и часто не умеем устоять против тусклости нашего видения».

Так и хочется сказать: свет, который свят, — это Фаворский свет.  Его мы на присланных фотографиях не увидим. Но зато, может быть, отметим удивительное предвосхищение в русском языке святости света, сложившееся задолго до исторической христианизации, до принятия русскими Православия.

- Святой свет – нисходит на нас сверху, с высоты?

— Мы с рождения знаем, что основной источник света – наверху, на небе.  В церковнославянской письменности о святости свидетельствует «титло», специальный знак над словом:

(Титло простое, также, кстати, используется при буквенном обозначении чисел, но это отдельная тема.) Святое «сверху», над нами, это не обязательно геометрическое или астрономическое «сверху». Это может быть сверху, образно говоря, «во времени».

- Как это?

— Мы упомянули о древнем смысле праславянского  svent, svętъ, svętъjь, — его этимология в славянских, балтийских и иранских языках восходит к общему индоевропейскому корню, который означает «возрастать, цвести», в прямом и переносном смысле, —  плодоносить.  Святое в этом смысле оказывается цветущим, плодоносящим.

Интуиция языка подсказывает: святое – не бесплодно. Плоды же приходят в свое время; в правильное время, они своевременны. Эта своевременность куполом венчает земные труды. Она находится «свыше» не в пространственном, а в другом измерении. Корни, рождение, цветы, плоды, истончение, переход. Каковы они, святые плоды? Свет неземной, своевременный. Все, что не вовремя – бесплодно, святым по принуждению стать невозможно. Или можно – но ненадолго, потом будет вытеснено, забыто.  Это ахиллесова пята любой идеологии. Как говорили в прошлый раз, на фотографиях, собранных с марта 2013 по март 2014, нет образов, связанных с идеологией.

После распада СССР многие колхозы канули в лету, не выдержав капиталистической конкуренции. С ними постепенно отмирает и российская деревня. Данный снимок сделан в постепенно умирающем поселке Солнце цильнинского района Ульяновской области. На нем ворота в бригаду номер два колхоза «Память Ильича».

- Но при этом, помнится, в святом также не нашлось изображений труда.

— Да, пожалуй, эта одна из наиболее удививших находок обоих наших фотоисследований.  Проще всего смириться с этим удивлением, констатировать факт и даже, может, заняться самобичеванием. Вот, дескать, такие мы «не-до-труженники». Но, может быть, труд есть, — но он в другой форме, которую не распознаем, не готовы? Какой-то тут культурный код. Может, с чем-то путаем само понятие труда?

Если святое не трудится, плодов нет, святое бесплодно. Как-то это неубедительно, говоря о России. Пойдем с другой стороны. Какими могут было плоды святого труда?  Сердце трудится. Труд узнавания света сердечными очами. Молитва, например, это труд? Уж точно не работа. Что же тогда будет на фотографиях? Что-то еще, что-то другое;  что это,  «труд по-русски»?  

Кстати, какие плоды точно есть, — природные.  Сакрально трудится природа. Если понимать святость не из христианского космоса, а как непосредственную, даже в чем-то детскую интуицию,  то  любое возрастание, цветение, плодоношение ассоциируется с чудом, излучает нечто волшебное.  Возможно, сама земля оказывается свята уже потому, что она цветет и плодоносит. Люди, жители земли, становятся носителями этой святости. Обожествление земли, природы, имеет к этому непосредственное отношение. Часто сталкиваемся, что даже декларативно нерелигиозные люди испытывают религиозное благоговение перед силами природы, ее жизненными циклами.  С другой стороны, верующие люди, оказывающиеся за пределами книжной умозрительной или городской среды, также часто склонны соединять природную, земную и небесную святость. Эта «синергия святого» оценивается с разных сторон по-разному.

Позволю себе в этой связи привести иллюстрацию из нашего прошлого фотоконкурса, «Святое и ценное», который проходил в 2012-2013 гг. и собрал более 2000 фоторабот.  Главный приз в нем достался работе, в которой встречаются природные плоды и труд проживания человеческой жизни;  урожай — глубокие морщины,  добрый и сильный взгляд.

Андрей Хитайленко — Портрет с кабачками

- Много, вообще, в «Локальных святынях» было получено фотографий природы?

— Много. Каждая пятая фотография – природа. Что интересно, часто получали фотографии природы, на которых видим рассвет или закат; образы, связанные с розовым светом. Можно еще раз обратиться к значению слова «свет» и вспомнить, что его значение «противоположности тьмы» как раз становится раскрытием, трансформацией тьмы, особенно заметной в пограничных состояниях суточного цикла. Эти розовые лучи оказываются своего рода прозорами между устойчивыми фазами, —  «исключенное третье» вырывается из формальных дихотомий и законов.  Еще один лидирующий сюжет — это храмы в розовых лучах. Тут свет духовный и переход земного времени встречаются в едином и очень сильном образе.

«Россия спит»:  рифмы четче слов

Были ли попытки в процессе фотоисследования систематизировать присылаемые изображения?

— Да. На этапе сбора фотографий, просили авторов относить их в определенную рубрику. Об этом уже шла речь, когда рассказывали про условия конкурса.  Но должны сказать, что эта попытка плохо удалась.  Столкнулись с тем, что одни и те же, казалось бы, объекты, оказываются одновременно и массово в разных рубриках. Самый наглядный пример – храмы.  Они у нас и в «религии», и в  «истории», и в «патриотизме». Как это анализировать? Образ воспринимается многогранно. Родина, ее время – история, ее духовная трансценденция – храмы и вера, — все вместе  друг с другом, в неразрывной синергии.

-  Рубрики не удались. Можно ли сказать, что что-то все равно присутствует чаще другого?

—  Прежде всего, это изображения храмов, о чем уже говорилось неоднократно. Но фотографии к нам присылали «не на паспорт», каждую фотографию можно читать, как рассказ. Я бы в принципе не говорила, что изображено что-то одно. Помимо «якорного» образа, —  непременно есть настроение, время суток, погода, в конце концов. Цвет, свет, геометрия, вектор взгляда. Мы имеем дело с непрерывным миром. Святое выступает не столько предметом, сколько отношением. На каждой фотографии есть атмосфера. И когда просматриваешь сотню за сотней таких фотографий, атмосфера становится заметнее, более видимой чем даже то, что, казалось бы, изображается. Это связь, воз-дух. Главный герой – геометрия святого, атмосфера, воздух.

Исторически святое раскрывается в религиозной традиции.  В православном христианстве святость открывается человеку Святым Духом. Богословие Святого Духа это пневматология, но когда при переводе на церковнославянский искали славянский аналог пневмы, такого понятия у славян еще не было и было взято «на вырост» слово дух. Так вышло, что в богословии, в «высокой культуре» дух раскрылся Святым Духом, а в культуре повседневной  остался духами и дыханием. В полученных  нами работах можно почувствовать это дыхание.  Святой Дух — на иконах, на фотографиях – дыхание. Когда фотографируется святое, отображается небесное дыхание.

Может быть, искомый «труд святого» — и есть это дыхание? Святое из высоты становится временем; начинает дышать, жить вокруг и внутри нас. Свет трудится, дышит; сосредотачивается цветом и цветением; в свое время созревают плоды. Своевременные, должные.

- Как дышит Россия в «локальных святынях»?

— Знаете, негромко. Когда на очередной презентации надо было кратко рассказать об общем впечатлении от полученных работ, получилось примерно следующее: святое  – оно тонкое, ускользающее. Видим истончение плотского мира. Святое в России — частное, негромкое, не великое. Хрупкое и личное. Не всеобщее, без триумфальности, без пафоса. Оно часто теряемое, ускользающее, даже пребывает в состоянии хаотичном, разрушающемся.  Святое ускользает от нас. Когда оно оказывается видимым – это случайно увиденное, это удивление. Оно часто бывает скорбным, словно замершим.  Но когда не в скорбь, то – оно легкое и светлое, радостное, теплое, «дает», — при этом не навязывает. Похоже, святое в России уважает человека, человеческую личность. Даже когда его «много» — например, фотографии простора, «рук не хватает обнять», — оно не давит, не принуждает. Мимо него «легко пройти мимо», и оно часто не слишком фотогенично. В нем, даже в разрушаемом, нет трагического пафоса, надрыва, — наоборот, как бы с немного виноватой улыбкой, «вот такое я вот святое..». У нас скромное святое.

- Как же фотографировать такое «ускользающее святое»?

- Авторы наших работ с этой задачей справились. Слабые материя, материальность в России: это уже почти культурологический стереотип, но и мы именно это видим в собранных фотоработах. Материя расплывается, тянется в развоплощенность. Россия как тонкая материя. Истонченность,  разреженность  времени в пространстве. Если, как мы говорили, это дыхание, — то оно характерное, глубокое и тихое.  В нем мы «слышим» небо, нас окружают игры отражений, подводность и высокогорность, туманность, зыбкость, тягучесть, сумерки, рассыпающийся простор, сквозь него лежит путь-дорога, – погружение или поднятие, подъем или спуск, река, вода, капли дождя, взгляд через стекло. Ощущение перехода.

- Может быть, это не развоплощенность, а призрачность? Мераб Мамардашвили говорил про Россию: «страна-призрак, страна-привидение».

— Задолго до этого Василий Ключевский в «Афоризмах и мыслях об истории» сказал, что сейчас часто цитируют: «У нас нет ничего настоящего, а все суррогаты, подобия, пародии: quasi-министры, quasi-просвещение, quasi-конституция, и вся наша жизнь есть только quasi una fantasia».  А в недавнем фильме Андрея Кончаловского «Белые ночи почтальона Тряпицына» один из героев проникновенно говорит примерно следующее:  «Всю жизнь настоящее – словно где-то там, за углом, вот-вот начнется.. и не начинается.»

В зеркале человеческой души отражается все, в том числе пустота, темнота, бессмысленность, близость потустороннего мира.  Но зайдите в галереи присланных нам фотографий. Все с точностью до наоборот.  Образы святого –  разные, ускользающие, радостные, печальные или бесстрастные, тонкие и пульсирующие, —  и при этом все — очень добрые, очень настоящие. Какие же это призраки? Живее живых, добрее добрых. Отчего же тогда развоплощенность материи? Святое потрудилось, может быть, «до дыр»?  Небо близко. Нетварной оптикой пронзенная земля растворяется в некоем сверхсостоянии, сама в себе — как в космосе. Если использовать антропоморфную метафору, похоже на сон.

Россия спит. Сном небесным. Розовый свет на фотографиях: мир сквозь сомкнутые веки. Будить бы до срока не хотелось, от попытки недолжного пробуждения кошмары могут начаться, как в нашей истории периодически случается. И как раз это страшное, недолжное, вызываемое из небытия приказной,  насильственной несвоевременностью, — принимается за призрачность самого бытия.  Но это вовсе не «страна-призрак». Это нарушенный ритм, сбой исторического времени. Сон при этом может оказываться  защитной реакцией.

- А что делать  бодрствующим в спящей стране?

— Удивляться.  Быть готовыми к неожиданностям, к непредсказуемости, даже, может, к невероятности совпадений, к откровенности мира, к открытости человеческой судьбы. Во сне слабое сильнее сильного. Рифма звучит четче, чем слово. В экспертных дискуссиях периодически слышим сетования о недоопределенности, размытости понятий, — да и сами в растерянности иногда, — когда слово, казалось бы, есть, и даже коммуникации вокруг этого слова выстраиваются, — а смысла – нет..  Сегодня бывает так, что разные субкультуры понимают одни и те же слова с противоположным оценочным вектором,  и это не только слова политического языка. Как общаться в такой ситуации, как выстраивать внутренние взаимодействия в социальном организме? Рациональный разговор требует временной протяженности, которой во сне нет. Крик ранит. Шепот – воскрешает «призраков». Может быть, помогать социуму не столько словами, сколько рифмами.  Современная Россия это не пространство смыслов, а пространство резонансов.

- Может быть, это ситуация не только в России, но и в других странах? В ХХ веке многие писали об «иррациональности коллективного бессознательного»

— Может быть, про другие страны не скажу, исследований не проводили. Сам же термин «иррациональность» по отношению к святому, мне кажется, не очень подходит. У трансценденции размерность больше, чем размерность разума. Раскрываются более тонкие связи и отношения, нет причинно-следственности, как ее описывают в учебниках. Может быть, все, напротив, сверх-рационально, а не иррационально. Но мы не знаем.

- И в пространстве каких резонансов мы оказываемся, путешествуя по российским святыням?  

— Это, наверное, лучше показать, чем рассказывать. Итак, самая частая, выразительная тема,  —  переход, транзит. Но не забываем, — ведь это же сон, так? —  парадокс «движения без движения». Переход как состояние, а не действие.

Очень много дорог. Что это за дороги? Чаще всего – к храму. Это самое частое среди названий полученных фотографий.

Обращает внимание, дороги — как натянутые струны. И тут вспоминается, что само  понятие «времени» в русском языке, — это не пожирающие своих детей римский Сатурн или греческий Хронос, не случайность хронологии, не темпоральность бытия. Это – еще раз подсказывает санскрит – в переводе желоб, колея, предначертанность. Время как дорога. Может быть, — к спору о предопределении между блж. Августином и Пелагием, — находясь в русском космосе, идешь, движешься ты или нет, это отдельный вопрос. Но дорога — предначертана.

Дорога – обязательно протоптанная, человеческая? Нет, конечно.  Это может быть путь, начертанный лучами. Сверху вниз прошивают пространство вектора-дороги света, как стоящие волны.

Реки. Где желоб, там и русло. Тоже путь, тоже временная размерность в пространстве.  Реки очень важны для славян, сейчас об этом много пишут, может быть, это некая мода и завтра она пройдет, но, например, даже слово «речь» — связано с речением, река-речь.  Реченное как предначертанность  Логоса.

Вода: емкая метафора для перехода. Любое отражение – иномерный транзит. Мы видим множество отражений.  И вода видит нас, и, может быть,  запоминает. Путешествие памяти, феномен «вся жизнь за один миг..», брызги воды как зеркальная голограмма.

Что отражается?  Чем выше – тем глубже. Видим  на фотографиях небо и горы. Струна натягивается с самого верха и крепится за объектив.

Есть такие фотографии, глядя на которые  физически чувствуется взгляд вверх, «запрокидывание головы», даже шею сводит.

В этой связи не удивляет, что из всего многообразия животного мира –  рядом со святым —  птицы. (На втором месте, с большим отрывом, — кони.)

На фотографиях локальных святынь не часто, но все-таки иногда появляются люди. Что интересно, чаще других это так называемые «слабые социальные группы»: стар и мал.  Сейчас «Среда» принимает участие в совместном проекте, посвященном изучению феномена «ДОБРА» в современном российском обществе; места и роли этого понятия, — кстати, все оказывается крайне неоднозначно с российским «добром».. Так вот, как показала проведенная в связи с этим проектом когнитометрия рунета за 2004-2014 гг, основными носителями добра выглядят как раз эти самые социально слабые группы. Нуждающиеся в защите и помощи, немощные .. поэтому – добрые? Милосердные. Вот и святые места рядом с ними оказываются. Такое вот эхо между исследовательскими проектами, между святым и добрым.

Человеческое измерение на фотографиях –  это не только храмы, но еще памятники и могилы. При этом храмы часто разрушаемые. «Между небом и землей» идет битва.

Вспоминается СССР. Мы не так давно проводили опрос, в ходе которого просили назвать  «самые духовно важные даты новейшей российской истории». Интересно, что неоднократно было названо 12.4.1961, полет Юрия Гагарина. Стремление вверх, к высоте, да? Только не к той высоте, — «размерностью промахнулись», — не то небо. Не святое.  И что произошло? Вспоминается легенда об Икаре. Падение.

- Как выглядят  унаследованные от Советского Союза святые места?

— Мы уже ранее говорили про «переворот святынь», случившийся на рубеже ХХ – ХХI вв.   Удивительным образом из памяти за короткое время оказалось стертым почти все.. кроме Великой Отечественной.  «Светские» же советские образы – не всплывают.  Хотя в число часто присылаемых святынь и вошел Кремль, аттрибутировать его советскому периоду не совсем корректно, его история намного глубже. А вот куранты, караул у Мавзолея, «Серп и молот», пионерский галстук,  — их нет, потеряли. Зато осталась память о  настоящих потерях. Братские могилы. Святость жертвы, принесенной во имя победы.

Человеческое измерение:  особое время, невыплаканная скорбь и детская радость

-  В образах потерь, могил –  можно сказать, нет времени, точнее, оно остановилось.

— Это верно в том случае, если нет направленной в будущее сверх-идеи мести, отмщения.  И мы такую идею не видим: как уже говорили, агрессии в полученных работах совершенно нет.  Месть как «святой долг», кровный долг – это не русская доминанта; не видим демонстрации оружия, отложенного земного торжества, реванша. Скорбь выглядит глубокой, но по—своему бесстрастной. Может, чем-то она похожа на спазм. Дважды заснувшая Россия: пространством и временем.  Не дают проснуться невыплаканные слезы.  Перемежаются братские могилы и разрушенные храмы. ХХ век не впускает в XXI.

-  «Битва в безвременье», похоже, дает о себе знать  с разных сторон.

«Битва в безвременье», звучит, как удар колокола. Колокол, коловорот. Все-таки  удивительное восприятие времени в русском мире. В Европе – трубадуры, торговцы; у нас – летописцы.  Культурологическая важность истории — возможный результат ощущения своего особого времени. Это необычное, измененное время «прошито» в самой географии России, в ее природе, в климатической специфике.  Логика российских времен года гипнотизирует длинными циклами, говорит с людьми на «длинных волнах» и «низких частотах».  Что способствует «спячке». На присланных фотографиях достаточно часто изображена зима. Россия картографически прижата к северу. Арктическое пограничье обнимает страну гигантской дугой, как ледяной линзой, как пред-заданной оптикой.  Сверху над нами на географических картах –  полярное сияние, размытый горизонт, холод.  Как рисовать Россию – не понятно, карты к полюсу растягиваются, сетка меридианов и параллелей отрывается от земли, российский простор словно затягивает в бесконечность.  «Картографическое дыхание» навевает измененное пространство. И в нем идет снег. Застывшая страна, замерзшая, не то  сжимающаяся – не то рассыпающаяся в белую бесконечность. Под снежным покровом спит урожай. Но это не урожай  углеводородов; как небо — не стратосфера.  Почва, в которой спит урожай, это почва человеческой души. Почва, кстати, о чем пишет митрополит Антоний Сурожский, на латыни будет humus, а смирение —  humilitas.

- К слову о почве, — возвращаясь  «на землю», — в фотоисследовании «Святое и ценное», помнится, было много образов сельской жизни, деревень, в том числе рушащихся, теряемых. 

— В этот раз мы тоже получили достаточное число фотографий «глубинки». Деревня, малая родина —  образ очевидно значимый, «обнажившийся» на модернизационном вираже. Малая родина ветшает,  на глобальном сквозняке оказываются ее корни. Иные дома и правда чем-то напоминают корни поверх земли.  Глубинка –  теряемая память,  зачарованное и потерянное место, отказывающееся превращаться в город.  «Китеж» наоборот. 

— Получается, что сквозное впечатление от фотографий – развоплощенность,  переход,  потеря?  

— Нет, это не совсем верно. Что-то ветшает и рушится, что-то застыло от боли.. но вот выглянуло солнышко сквозь облака, зазвучали голоса птиц, зажурчала вода, тень стала отражением, заискрилась… А то вдруг и купол отразился, так и вообще, «с Праздником!» Даже развоплощенность и переход  в полученных работах часто выглядят светлыми, легкими. На многих фотографиях — очевидная  жизнерадостная доминанта. Скорбь и радость  пронизывают друг друга. Один знакомый западноевропеец, в беседе о сакральной архитектуре, сказал: «У вас, русских, не храмы, а меренги». Меренга –  это такое пирожное, и действительно, смотря на многие фотографии, невольно чувствуешь какую-то детскую радость, –  полузабытый вкус печенья; цвет и свет взаимопроникают друг в друга, становятся чем-то игрушечно-добрым. Взгляд детский, пытливый и радостный, ищущий  высоту настоящего неба.

«Храмы-игрушки», «храмы-пирожные».. и так близко, — тоска-печаль, боль, до спазма, скрутившего сердце.  Соседство потрясает. Такую культуру обидеть – как ребенка обмануть.  Можно, кстати, отметить, что у русских национальный характер имеет много общих черт с детским характером. Нужна ли ребенку строгость? Иногда нужна, даже необходима, — но вряд ли тогда,  когда он и так напуган. Что нужно напуганному ребенку? Тепло и любовь.  От кого сейчас люди чувствуют тепло, кто любит россиян? Риторический вопрос.

-  Интересно, а какие, например, детские черты в русском национальном характере?

— Например, доверчивость вместо доверия. Сейчас часто говорят об остром дефиците доверия в обществе. Вспоминается дилемма врача: в чем причина некоего сбоя, — в подлинном ли дефиците или в скрытом переизбытке? (Например, когда в организме одновременно и проблемы с костной тканью, и камнеобразование.)  Как мы по нашим исследованиям видим, в России можно предположить не столько дефицит доверия, сколько, напротив, колоссальное доверие к личности. Когда возникает перекос, чего-то «слишком много», — теряется равновесие, внутренняя ось оказывается смещена, и в результате – в процессе цивилизационного движения доверие распадается на доверчивость и недоверчивость.  Это объясняет часто наблюдаемый, казалось бы, парадокс, когда мы видим у респондентов  одновременно и повышенную готовность к послушанию и страх, что обманут. Такая амбивалентность чревата неустойчивостью.  Это приводит к сбою рациональных алгоритмов формирования репутации. В результате  доверие к институтам не возникает или возникает «с переходом на личности», то есть оно является производным от ассоциируемого с институтом конкретного человека. В такой ситуации с исчезновением человека может исчезнуть целая общественная подсистема.

Что еще? Щедрость, незлопамятность,  неприхотливость, эмоциональность, обидчивость. Сказочность и очень высокая креативность. Также психологи говорят о здоровом «естественном консерватизме» детей.  Для взрослого ребенка важна традиция, чувство семьи, корней. А чтобы ребенок слушался, повторять приходится по многу раз. Это нормально. Ребенку сложно сосредоточиться. Вокруг столько удивительного. Дисциплина, конвейерная работа – требуют особой мотивации. Большую важность имеет не столько образование, сколько воспитание.

Еще одна возможная детская черта русского характера имеет отношение к теме  «особого времени». Позволю себе следующее предположение:  русской культуре морфологически свойственна несовременность. Дети не следят за временем, они им живут.  Сам феномен «современности» вызван отчуждением от времени (путешествуя по Европе, невольно вздрагивала, встречая в алтаре католических храмов циферблат). При этом наш соотечественник – «внутренний ребенок» — тем не менее,  врагу родную землю не отдаст и на любом пустыре, если ему не мешать,  за несколько лет возведет город-сад, — как это было во время НЭПа, и после Второй мировой, и после развала советской экономики. Вот такие «детские» черты.

- «Храмы-пирожные» ложатся в эту картину. Может быть, что-то еще в полученных изображениях храмов обратило на себя внимание?

— Луковки.. В большинстве своем на присланных нам фотографиях маленькие церквушки, скромные.  Очень часто встречается многоглавие, луковичные купола. Крестово-купольных храмов,  возводимых по образцу, пришедшему из Византии, – мало.

В проведенных нами фотоисследованиях святого в России, Церковь выглядит скромной, человечной. Во всероссийских репрезентативных опросах мы  спрашивали у людей: «какой Вы хотите видеть Церковь?» И давали список более чем из двадцати опций. Самые популярные ответы: «скромной, открытой, заботливой».  Непопулярный ответ: «богатой».   Кстати, на полученных фотографиях совершенно нет образов не только каких-то материальных ценностей, но и вообще ничего выглядящего богато. Возвращаясь к тому, с чего начали, — к  вопросу о красоте святого. Не видно золота на полученных фотографиях, разве что свет – «золотой». Даже в храмах, церковная утварь довольно скромна. Это не византийская эстетика.  Похоже, не слишком красиво витиеватое и изощренное,  приукрашенное. Наоборот:  красиво —  простое, чистое, честное, открытое, скромное, можно сказать, органичное, естественное…  душевное. Бесконечно красиво, когда земля и небо сливаются и отражаются как друг в друге, так и в человеке. «..Не таися Тебе, Боже мой, Творче мой, Избавителю мой, ниже капля слезная, ниже капли часть некая..» (молитва Симеона Нового Богослова).
Что это за отражение?  Вот, например,  одна из полученных нами работ. Колокольня Тихвинского монастыря в г.Тихвине (Ленинградская область). Что на ней, — не крестное ли знамение? Три купола — Троица,  два колокола – божественная и человеческая природы во Христе.
Каждая присланная фотография – удивительная. Уметь бы видеть.

- Помимо православных храмов,  были на полученных фотографиях представлены другие вероисповедания?

— Были, но меньше, чем мы ожидали. Получили сравнительно мало фотографий, связанных с религиями, помимо православия и ислама. Буддийские святыни – не более 15 работ; традиционные верования – около 50 фотографий, синагога так вообще одна. Что касается ислама, — да, мечетей получили довольно много. Начать с того, что один из самых активных регионов, откуда поступило едва ли не больше всего фотографий, – это Татарстан.  Что мы видим на этих фотографиях, какое настроение? Возможно, тот же «небесный порыв», но небо другое; ощущения «сна» не возникает,  цвета более плотные,  при этом четкие и выразительные архитектурные формы. О чем-то еще на этот счет говорить, наверное, мне не стоит, не сильна в кораническом богословии.  Есть  эксперты, наблюдения которых будут в этой связи более грамотными и уместными.

Слабое сильнее сильного

- Несколько раз в ходе разговора звучала мысль, что «сильное это не святое», «за сильным правды нет».. А как же сильное государство? 

— Так сложилось, что у силы в России не очень хорошая репутация.  В сказках, в народной традиции более справедливыми, как правило, оказываются слабые.  В российской и советский истории, сколько раз мирская сила обманывала, пользовалась людьми в своих целях..  Дети малые, что с ними считаться? Не встречая отпора, власть становилась немилосердна и в результате чувствовала страх перед своим же народом. Расширяется служилая прослойка, страдает «тяглый люд». От недоверия не выигрывает никто.

Можно предположить, что сильные институты в России в принципе работать будут плохо, русский космос им мешает. Они, сильные, оказываются слишком тяжелыми и не поспевают за своей социальной базой, существующей в особом времени и на большом пространстве. Приходится догонять крепостничеством, пропиской, паспортами. Зато, может быть, в России эффективны слабые институты. Слабые, сверхслабые импульсы, связи и резонансы сплетают рассыпающуюся социальную ткань в  кольчугу.  Возможно, мечта о сильных, плотных институтах – языческая мечта. «Сила Моя в немощи свершается»:  как мы помним, сильные институты Рима уступили слабым христианам.

Может быть, мы сами не догадываемся, насколько удивительно сильным может быть наше государство. Если «сменить регистр», перейти на другую частоту. Такая смена регистра уже случалась в российской истории. «Не в силе Бог, но в правде…» -  житие Александра Невского. Начинается эта правда с того, что человек смотрит вглубь себя.

- В завершение нашего разговора, может быть, что-то порекомендуете, посоветуете?  Было собрано и изучено несколько тысяч фотографий святого. Что дальше? Какой-то вывод, импульс, действие? 

—  Не бояться видеть. И в этом бесстрашном настроении, —  ну, или хоть в каком настроении, — посмотреть на святое. Перелистать, может быть, еще раз этот буклет, посетить галереи на сайте. Больше ничего не надо. Фотографии, образы святого по-своему активны, даже от беглого просмотра что-то меняется внутри. Это и мой личный опыт, и несколько раз такие отзывы слышала. Как лучшую похвалу, встречала нарекания: «Ну что же это, захожу на минутку и больше часа провожу в вашей галерее!». Не исключено, что при этом происходит маленькое чудо, — когда увиденное и сфотографированное авторами наших работ святое в образах святых мест России «ис-полняет» зрителя. На сердце становится светлее, тише… И, может быть, в этой тишине звучит любовь к Родине.

СКАЧАТЬ сборник Святые места России — Находки всероссийского фотоисследования Локальные святыни

Победители фотопроекта «Локальные святыни»: