О Пасхе в соцсетях, яйцах в шляпках и пасхальных венках, о том, куда хорошо бы было направить новый российский патриотизм и о том, какие риски поджидают православного миссионера в виртуальном пространстве, рассказала руководитель службы «Среда» Алина Багрина.

– В этом году служба «Среда» в результате пасхального мониторинга соцсетей, проведенного вместе с компанией Brand-Analytics, обнаружила, что за сутки прозвучало около трех миллионов упоминаний о Пасхе. А что было в прошлом году?

– В 2014 году прозвучало полтора миллиона упоминаний, то есть в два раза меньше. Интересно, правда? Первая мысль – не закралась ли ошибка. Но в понедельник после Пасхи мы уже знали статистику посещений храмов, и эта цифра также выросла почти в два раза. Например, если в 2014 году в среднем говорили про полмиллиона участников пасхальных богослужений в Москве, то в этом году пришло больше миллиона.

– Это число пришедших на ночную и утреннюю пасхальные литургии?

– К сожалению, нет единого прозрачного принципа подсчета, поэтому мы не знаем точно, на что опираются эти цифры.

– Всплеск посещаемости налицо. В чем причина?

– Я спросила у одного из священников: «Батюшка, что же случилось? Почему вдруг такая пасхальная активность?» Услышала трезвое мнение: «Пасха ранняя! Чем ближе к маю, тем меньше людей приходит. А еще погода хорошая была». В следующем году Пасха 1 мая. Интересно, что будет.

Но, все-таки, многим экспертам, да и нам самим, кажется, что дело не только в хорошей погоде. Может быть, происходящее связано с лагом в освоении технологий православными людьми, с тем, что соцсети постепенно становятся более возрастными, да и события «Крымской весны» могли как-то повлиять на этот процесс, хотя влияние, скорее всего, неоднозначное.

– Как выглядит в соцсетях церковная жизнь, таинства?

– На примере пасхального мониторинга расскажу об одном наблюдении. По примерным оценкам, в русскоязычных соцсетях общается около полутора миллионов воцерковленных пользователей. В 2014 году за сутки с вечера Великой Среды до вечера Великого Четверга мы посчитали, сколько раз прозвучало слово Причастие (во всех однокоренных и глагольных формах). Как думаете, что получили? Чуть больше тысячи раз.

Мы, правда, не видим подзамочные записи. Но все равно, перепад колоссальный: 1 500 000 и 1 000. В этом году в это же время слово Причастие было упомянуто 5 000 раз. Это больше, конечное, но все равно…

Что это за феномен, как его интерпретировать? Субкультурная герметичность, некая закрытая кодовая система, убережение своей веры от публичности? А как это соотносится с «…идите и расскажите всем народам»? Выходишь в понедельник после Пасхи на улицы города. Где они, люди в красном? Хотя бы какой-то штрих, предмет, платок, шарф; свидетельство. Ждешь его, а то и сам одеваешься привычно, буднично, во что-то дежурное серо-черно-коричневое.

– Есть ли какие-то закономерности в «пасхальном поведении» разных людей?

— Самая стабильно активная «пасхальная аудитория» – это Москва. Что касается социально-демографических характеристик, женщины чаще с Пасхой связывают еду, пасхальную трапезу; мужчины – походы в гости. Люди с высшим образованием реже ездят на Пасху кладбище, менее образованные – чаще.

– О чем пользователи соцсетей чаще говорят в связи с Пасхой? О праздничной трапезе и внешних атрибутах или о богослужениях, духовном смысле?

– По-прежнему колоссальное количество сообщений связано с едой: куличи, яйца… Правда, мы заметили, что по сравнению с прошлым годом доля разговоров о Пасхе «пищевой» всё-таки немного уменьшилась, возрос процент не кулинарных, а радостных сообщений.

Правда, одновременно выросло и число упоминаний Пасхи в насмешливом контексте. Мем-2015: «Гагарин побывал! — Воистину побывал!» Мы видим, что наряду с расширением пространства дозволенного для религии, в публичной сфере происходит ее маркетинговое освоение, – тут интересно себя проявляет глобализация. Мы получаем не только «постные меню» с устрицами, но и яйца в китайской шелкографии и даже в шляпках, получаем предложение купить «пасхальный венок».

Очень чувствительным в такой ситуации оказывается вопрос смысла, предшествующего ритуалу. Россия, как и остальной мир, в сумерках Просвещения тянется к постсекулярности, но происходит ли при этом десекуляризация? Насколько проще и привычнее при смене внешнего коммуникационного стандарта внутренне оставаться язычником, поклоняться идолам, – если не разуму и даже не золотому тельцу, то, может быть, Богу как идолу.

И здесь нас дополнительно ждет наследство СССР, религиозное пространство с сильной политической религией и с прерванной христианской катехизацией. Пред-христианский религиозный субстрат оборачивается «кладбищенской Пасхой», определенной государственной символикой.

Вообще, смысловых искажений довольно много. В этой связи, возможно, не хватает продуманных лонгитьюдных исследований, которые могли бы эмпирически подсказать направление происходящей вокруг нас «десекуляризации постсекулярности», выявить существующие риски.

– Меняется ли портрет пользователя соцсетей в последние годы?

– Как уже было сказано, происходит постепенное увеличение возраста общающихся в соцсетях. Как за счет естественного старения, так и за счет освоения новых коммуникационных технологий более возрастными группами.

Впрочем, говорят уже и о «закате соцсетей», – цикл жизни технологий в attention economy, экономике внимания, становится все короче. Еще 20 лет назад мало кто знал про интернет, 10 лет назад все освоили ЖЖ, потом начался расцвет социальных сетей, – «смысловые кванты» укорачиваются, пользователи переходят на Twitter и Instagram; тексты вытесняются звуками, всхлипами и хмыками.

Социальная психология стремится к этологии (это наука об инстинктивном поведении животных и людей). Мы уже заранее ждем очередного витка в развитии гаджетов, проникновения оцифровки все глубже в нашу когда-то аналоговую реальность. Это тоже к вопросу о вызовах «десекуляризации в постсекулярности».

– Насколько перспективно в такой ситуации создание специальных соцсетей для православных?

– Сложно сказать. Потенциально это может привести к большей герметизации Православия, в то время как одна из задач этих соцсетей – прямо противоположная, миссионерская. Понятно желание инициаторов таких проектов создать «чистое пространство». Если твои дети идут в Facebook, ты не знаешь, с какими манипуляциями со стороны окружающих они могут столкнуться.

С другой стороны, приходя в «чистое» место, в православную соцсеть, человек чувствует себя иначе. Включается фильтр личной ответственности. Тут уже сложно навешивать на себя десять аватар и вести разговор от лица десяти разных людей. Это дисциплинирует, но маркетинговая привлекательность такого формата может быть невелика.

Тут хотелось бы учитывать, что идея православной соцсети возникла изначально для объединения прихожан конкретного прихода, и в дальнейшем – для возможного горизонтального общения прихожан, для возможного обмена опытом и конкретного соработничества. Горизонтали дополняют вертикали; вообще, когда они возникают, горизонтали имеют свойство оказываться достаточно устойчивыми.

В этой связи, если православная соцсеть будет иметь своей целью не «разговоры разговаривать», а что-то конкретное делать, – если будет проектная вовлеченность участников, — ее потенциал может быть неплохой. «Двигатель» уже есть, остается построить «машину».

Не надо недооценивать и возможность внешнего вызова. Сейчас время относительно безопасное для православных людей, да и для страны, по большому счету. Но, к сожалению, были в истории серьезные внешние вызовы, когда происходила мобилизация по вероисповеданию.

– В Интернете высок уровень агрессивного и резко негативного отношения к Православию. Это отражает реальное состояние общества?

– Я бы развела Россию реальную и Россию виртуальную. Помню, на одном из мероприятий коллегу из Фонда «Общественное Мнение» спросили, как россияне отреагировали на Pussy Riot, – и услышала ее замечательный ответ: «Для россиян Pussy Riot не существует». Как же так, столько страстей, столько научных работ… А самого события-то и нет. Это шумит виртуальное сообщество. Да, резонансное и влиятельное, – но при этом достаточно малочисленное. Мы живем в очень странном информационном пространстве.

Сейчас в России складывается интересная ситуация. На фоне экономической напряженности общество – впервые со времен перестройки, – показывает внутреннюю консолидированность, число разводов уменьшается, рождаемость растет, патриотизм зашкаливает…

Он неоднородный, этот патриотизм, мы, исследователи, видим несколько разнонаправленных типов современного российского патриотизма, можно сказать, что общество накачано патриотизмом как спортсмен гормонами на старте. Но куда бежать, и что это вообще за вид спорта?.. Новый ли идол создается? Или набирают силы наши православные корни, Традиция?

Народ сегодня чувствует себя победителем в несуществующей войне, в которой нами побежден или почти побежден – ни много ни мало, – главный враг со времен холодной войны. Нельзя развенчивать «чувство победы», но очень бы хотелось его… заземлить.

Когда наш народ был победителем? В 1950-х. Что тогда произошло? Родина стала «малой Родиной». Земля поднялась. Земли. Как бы вот и сегодня хорошо было эту нашу новую колоссальную символическую энергию направить на что-то простое и понятное, в какие-то конкретные и практические действия, близкие каждому. Чтобы произошло «здоровое заземление». Роль приходов здесь может быть очень велика.

– А что вы можете сказать о миссии духовенства в соцсетях?

– Раньше миссионеры несли Слово Божие в неизведанные земли; сегодня Terra Incognita – это интернет. За сбой в коммуникациях миссионер мог поплатиться жизнью. В интернете тоже не безопасно. В интернет, считаю, православному духовенству необходимо идти с миссией, но это требует знания «техники безопасности», овладения определенными навыками.

Когда человек активно живет в сети, через какое-то время может пострадать его личность. Подобно тому, как рентген – хорошая вещь, но если ты работаешь с ним без защитного жилета, через пару лет тебя можно списывать на пенсию. И когда открыли и начали использовать рентген, в начале ХХ века, было очень много энтузиазма и никакой техники безопасности, – и затем много жертв «лучевой болезни».

Какой может быть эта техника интернет-безопасности? Пара базовых наблюдений. Во-первых, коммуникация зависит от размера группы, от числа участников. Чем группа меньше – тем она потенциально человечнее, добрее.

Если ты пишешь: «Ой, сегодня за окном солнце» для группы из 15-20 друзей, тебе кто-нибудь ответит: «Да, действительно, за окном солнце». Если ты говоришь миллиону людей: «Ой, сегодня за окном солнце», – с большой вероятностью кто-то скажет: «Ты что, идиот?» Это надо учитывать, надо иначе выстраивать коммуникационную архитектуру, – не так, как она работает в привычных теле- и радио-форматах. Это не «up–down» поток, это «бахчисарайский фонтан», когда вода стекает буквально по каплям. Тот же объем воды, но другой путь.

Второе: надо иметь в виду, что в интернете не просто быстрая обратная реакция. В интернете объект воздействия по своей скорости потенциально обгоняет субъект. Как бы модель Просвещения наизнанку.

Конкретный недавний пример: в одной исследовательской компании исследователь придумал некий новый алгоритм по работе с соцсетями, эксперимент, и начинает этот эксперимент обсуждать в узком кругу. Не успевают его коллеги проговорить – додумать этот алгоритм, как где-то в региональных далёких форумах уже видят отражение этой их идеи в изменившемся поведении форумчан, и понимают, что это изменение было вызвано именно их начавшимся и незавершенным обсуждением; то есть уже возникла обратная связь в ответ на недодуманную идею, опережающая по скорости исходную рефлексию. Как же так, идеи как таковой еще нет, а реакция уже есть? Субъект и объект словно меняются местами. Человек еще не додумал мысль, а среда изменилась в ответ.

Это круто, на самом деле, это настоящая динамичность. В перспективе, тут уже не до манипуляций и даже не до исследований, остается разве что служение… Это сложнее, но это честнее. Так что всё здорово!

Источник: http://www.pravmir.ru/vzryiv-pashalnoy-radosti-ili-gde-oni-lyudi-v-krasnom/