Вероника Боде: Некоммерческая исследовательская служба «Среда» проводила опросы на московских митингах 24 декабря, 4 февраля, 5 и 10 марта. Каждый раз  социологи опрашивали около двухсот человек по специальной репрезентативной выборке. Состав участников и их настроения со временем менялись: так, уже на второй Болотной ученые отметили, что митингующие стали старше. Впрочем, основную их массу все-таки составляют люди среднего возраста. Менялись и настроения. Последняя публикация на сайте «Среды» называется «Упадок на Пушкинской, подъем на Новом Арбате». По свидетельству социологов, на смену разочарованию и низкой готовности к активным действиям, которая отмечалась на следующий день после президентских выборов, уже через несколько дней пришли радость и эмоциональный подъём. Говорит аналитик службы «Среда» Роман Лункин:

Роман Лункин: В декабре и феврале был определенный накал эмоциональный, когда люди говорили о  том, что у них есть недовольство властью, что их достало происходящее в стране. Как раз 4 февраля это эмоциональное высказывание, типа – достало и так далее, причем были какие-то нецензурные высказывания в ответе на вопрос о причинах участия в митинге, было около 30% именно таких высказываний – достало. Это максимальный процент из всех ответов. К 5 числу этот эмоциональный накал спал, и более того, именно 5 марта был отмечен упадок веры в то, что митинг – это какая-то возможность что-то изменить в жизни страны. Если, например, 4 февраля 20% заявили, что да, митинг – это то, что изменит нашу жизнь, то 5 марта таких было уже 3%. 10 марта эти настроения изменились и опять 12% людей заявили, что митинг изменит что-то в жизни страны. Но при этом стало меньше эмоций. Если 5 марта было некое уныние от того, что все уже произошло, все решено, выборы президентские состоялись, то 10 марта оказалось, что большинство испытывает некий эмоциональный подъем, у людей есть ощущение счастья по поводу того, что они заявляют о своей позиции, по поводу того, что они вышли на улицу. И я это связываю прежде всего с тем, что люди осознали то, что они находятся в начале пути.

Вероника Боде: Каковы же дальнейшие планы участников протестного движения? Готовы они дальше участвовать в митингах или им ближе какие-то другие формы активности?

Роман Лункин: Большинство людей все-таки избирают какие-то другие формы активности. Хотя 10 марта 74% людей заявили о том, что да, мы будем участвовать в митингах и дальше. Однако, этим все не ограничивается. Большое количество людей заявляют скорее о возможности социально-политической активности, даже с большим уклоном в некую социальную деятельность или социальное служение. Варианты ответов, которые так же набрали довольно большое количество голосов респондентов – это агитация через живое общение, агитация в сети, это гражданская и волонтерская деятельность, это общественный контроль за действиями представителей властей и желание участвовать в местном самоуправлении. Все это, безусловно, направлено на желание участников митингов контролировать каким-то образом власть. И гражданской контроль власти – это как раз главная, можно сказать, политическая программа участников митингов. И затем уже идет создание новых или работа в существующих общественно-политических и общественных движениях.

Вероника Боде: Социолог Роман Лункин, аналитик некоммерческой исследовательской службы «Среда». Группа под названием «НИИ митингов» проводит на гражданских акциях не опросы, а подробные интервью, в среднем – по 50-60 записей на каждом мероприятии. Научный координатор группы Александр Бикбов – о том, как менялись настроения митингующих с декабря по март.

Александр Бикбов: Во-первых, настроения менялись вместе с составом митингующих. 10 декабря первые, кто вышел на митинг, было очень очевидно, что преобладающие массовые участники – это молодые люди, часто завсегдатае интернет-форумов и клубов, социальных сетей, которые наиболее подвижны и в некотором смысле расположенные к риску. 10 риск был достаточно велик – это же была полная неопределенность. То, что было преобладающим 10 декабря, – это нестроение “нет насилию, нет революции”. То, что мы наблюдаем сегодня, это специальный вопрос, который мы ввели в интервью: какие радикальные действия или какую форму радикализации вы считаете приемлемой в условиях, когда большая часть требований митингов не удовлетворена? Как оказалось, самые неожиданные по своему социальному портрету участники митингов готовы к нелегальным и радикальным действиям. Часть участников по-прежнему поддерживают лозунг “нет революции”. Но ряд участников, принадлежащие к самым разным социальным слоям, готовы сегодня  к несанкционированным митингам и, возможно, даже к столкновениям с полицией. Люди, которые получили этот опыт соприкосновения с институтами власти, те, кто участвовал в качестве наблюдателей или те, например, кто попали под аресты, были, если угодно, крещены властью.

Вероника Боде: Правильно ли я понимаю, что власть таким образом некоторых провоцирует на какие-то более активные действия?

Александр Бикбов: Совершенно верно, это весьма традиционный механизм производства активистов. Достаточно совершить насилие и несправедливость в отношении людей, которые с совершенно чистыми намерениями вышли, с их точки зрения, на полностью правомерную демонстрацию, и они тут же радикализуются. Я думаю, единственный, кому этот механизм неизвестен – это МВД.

Вероника Боде: Это был социолог Александр Бикбов. Группа «НИИ митингов» изучала протестные акции не только в Москве, но и в других городах. О том, в чем специфика петербургских митингов, рассказала Радио Свобода социолог Ирина Суркичанова.

Ирина Суркичанова: Люди перемещаются из Москвы в Питер и очень часто на митингах, которые проходят в Москве, можно встретить людей, которые приехали из Петербурга. Они сами проводят параллели. Женщины на последнем митинге на Новом Арбате свидетельствовали о том, что когда они идут на похожие мероприятия в Петербурге, то они стараются оставить ценные вещи, сумки дома, потому что у них нет уверенности по поводу того, чем закончится акция. Если в Москве люди выходят на митинг и чувствуют себя довольно защищено и неоднократно говорят, что они пришли сюда в том числе и потому, что знают, что их не задержат, как это было ранее на Триумфальной площади, в Москве на митингах, которые проходили в феврале месяце, были как обеспеченные люди, так и студенты, люди с низкими зарплатами. У нас есть вопрос: к какой социальной группе, к какому классу относят себя непосредственные респонденты. В Петербурге честно признавались, что мы себя средним классом не считаем, у нас очень низкие зарплаты. В Москве были люди, которые свидетельствовали, что они себя чувствуют достаточно уверенно в современной России и их социальная программа не особо интересует. Тогда как в Петербурге были люди, которые говорят непосредственно о социальных проблемах.

Вероника Боде: Отмечает Ирина Суркичанова, студентка факультета социологии МГУ, участница независимой инициативы «НИИ митингов». Об отличии  питерских протестных акций от московских рассказывает антрополог из Петербурга Вадим Лурье, участник группы «Фольклор «снежной революции»» на Фейсбуке.

Вадим Лурье: Наверное, ощущение свободы, в Москве его больше. Я помню свободные лозунги, которые в Москве, самые откровенные на митингах транслировались свободно. В Питере такого не было, в Питере все делали поначалу, по крайней мере, с опаской. В Москве гораздо больше людей, и когда я в Москве ходил рядом с людьми, рядом с такими флагами, лозунгами, с которыми мне бы не хотелось находиться рядом, я не чувствовал какого-то напряжения, взаимной антипатии. В Питере, когда находишься рядом с людьми, которым не очень симпатизируешь, видишь, что и они тебе не симпатизируют довольно сильно.

Вероника Боде: А с чем вы это связываете, с какой-то разницей культуры двух городов?

Вадим Лурье: Для начала – в Москве гораздо больше пространства, а это всегда очень влияет. Когда нас в Питере загоняют или на тесную Пионерскую площадь или когда были шествия на довольно узких улицах, не сравнить с Якиманкой и московскими площадями, где народу есть, где развернуться и сохранить личное пространство. Но, наверное, не только, в Москве вообще всего больше, и народ привык, что надо как-то быть вместе, какая-то общая доброжелательность существует более, чем у питерских.

Вероника Боде: Как повлияли на настроения протестующих разгоны протестных акций, которые в марте произошли?

Вадим Лурье: Мне кажется, что в Москве это не очень почувствовали, задержания были, но, мне кажется, в целом не отразилось на такой карнавальной атмосфере. А вот в Питере, конечно, все реагировали очень с большой печалью, потому что отнимают практически единственную возможность массового выражения собственного мнения.

Вероника Боде: Говорил петербургский антрополог Вадим Лурье. А вот впечатления участника московского митинга 10 марта на Новом Арбате. Это писатель и профессор Института психоанализа Александр Плоткин. По его мнению,  самым главным в мартовских митингах было то, что их участники начали вырабатывать определенную линию отношения к победе Владимира Путина на президентских выборах.

Александр Плоткин: Этот факт требовал определенного психологического освоения. Потому что он выглядит как тяжелый. Это огромное количество голосов для того и нужно, надутое такое, чтобы подавить, чтобы люди разошлись и бросили это дело. И вот этого определенного не случилось 10 марта на Новом Арбате – это было совершенно очевидно. У всех было прекрасно настроение. И организаторы митинга тоже очень точно уловили, я считаю, что именно требуется. Основным содержанием митинга оказались не выступления политиков, которые тоже были, а выступления наблюдателей, с одной стороны, которые рассказывали о конкретных случаях нарушений. С другой стороны, большое количество совсем молодых людей, которые выиграли муниципальные выборы и стали депутатами муниципальных районных собраний. Это люди очень молодые, и вот это я считаю самым важным. То, что новое поколение вливается в эту струю и берет новые задачи. Это новое поколение отличается иной внутренней психологической динамикой. Если мое поколение, советские поколения отличают очень жестким внутренним супер-эго, таким контролером, который заставляет чувствовать себя виноватым, бояться чего-либо, точно знать, что можно, что нельзя. Так вот у этого поколения это самое супер-эго перестало быть таким жестким. У этих людей нет внутреннего страха перед действием, с ними будет очень трудно работать ФСБ, потому что оно привыкло работать с людьми совсем другими, а с этими людьми просто не будут знать, что делать. С этим поколением нужно, конечно, находить общий язык, по-другому не получится.

Вероника Боде: Это был Александр Плоткин, писатель и психоаналитик. Итак,  социологи и другие эксперты отмечают, что настроения в среде митингующих с декабря по март заметно изменились. На сегодняшний день многие готовы не только к протестным акциям, но и к участию в гражданских инициативах, направленных на решение конкретных проблем, скажем, социальных. Так что речь идет не об угасании гражданского движения, а о некоторой смене его приоритетов.  Отметим также, что определенная часть российского общества (как раз та, что митинговала в крупных городах) теперь поняла, что она может повлиять на происходящее в стране, причем самыми разными способами. Так, 63% участников митинга на Новом Арбате, опрошенных исследовательской службой «Среда», заявляют о своей готовности участвовать в работе местных органов самоуправления. Вспомним, что по данным Левада-Центра на протяжении последних лет подавляющее большинство респондентов говорили, что не могут влиять даже на жизнь своего города или района. Так что перемены налицо.