29-30 января 2016 г. в МГИМО прошел очередной научно-практический семинар Исследовательского комитета «Социология религии» Российского общества социологов. Тема — «Религия и конфликт: современные вызовы и теоретико-методологические перспективы социологии религии». В работе семинара участвовали более 60 специалистов из разных городов России, занимающихся социологией религии. За два дня ученые представили 15 докладов.

Ирина Каргина, руководитель семинара, сразу подчеркнула, что мероприятие является свободной и открытой площадкой для обсуждения научных проблем, на которой каждый может задать вопрос или высказать свои мысли. Она отметила, что атмосфера толерантности и понимания — важная часть научного процесса.

Ирина Георгиевна Каргина  — c 2012 года является Президентом ИК «Социология религии» Российского общества социологов, кандидат социологических наук, начальник управления учебно-организационной работы МГИМО, доцент кафедры социологии.

Сфера научных интересов социология религии, социология культуры, эмпирическая социология. Ирина Каргина долгие годы работала над организацией и проведением прикладных социологических исследований. Разработала и преподает несколько учебных курсов, в том числе «Качественные методы социологических исследований», «Межконфессиональные коммуникации». Автор множества публикаций, участник общероссийских и международных конференций.

Под ее руководством в 2003 году осуществлен перевод и издание на русском языке «Теологического энциклопедического словаря под редакцией Уолтера Элвелла» (Evangelical Dictionary of Theology / Edited by Walter A. Elwell.) – Теологический энциклопедический словарь под редакцией Уолтера Элвелла. М.: Альварес Пресс, 2003. – 1488 с. – 93 п.л.

В 2014 году вышла в свет монография: Каргина И.Г. Социологические рефлексии современного религиозного плюрализма. М.: Издательство «МГИМО-Университет, 2014. – 278 с.)

Открывая семинар И.Г. Каргина отметила: «Тема, определенная нами на предыдущей встрече, за последний год приобрела большую актуальность в условиях современных реалий. Следует отметить, что она все более становится междисциплинарной, выходит за рамки только лишь социологического анализа, а требует философского, религиоведческого и политологического осмысления. Неслучайно среди участников нашего семинара, являющегося проектом ИК «Социология религии» РОС, много представителей смежных научных дисциплинарных сфер.»

В своем вступительном докладе «Об актуальных направлениях исследования проблематики “религия и конфликт” в условиях современных реалий» Ирина Георгиевна Каргина остановилась на наиболее значимых, с ее точки зрения, направлениях исследования проблематики «религия и конфликт».

Прежде всего, следует принимать во внимание, что религия всегда являлась источником социальной дифферентации и часто – инструментом социального конфликта. Последнее, прежде всего, связано с тем, что любая религиозная система «требует границ – реальных, установленных в соответствии с географическим положением, или условных»[1], а там где есть границы, рано или поздно происходят столкновения. По словам британский философа  религии Дж. Боукера,  «отстаивание идентичности и защита границ от вторжения или эрозии ведет к религиозным войнам. Даже те религии, которые основаны на принципе ненасилия, в некоторых обстоятельствах отстаивают правомерность войны .. Причина острой непримиримости религий состоит в высокой ценности охраняемой и передаваемой ими информации. Люди скорее погибнут, чем откажутся от унаследованного сокровища, особенно если они испытали на собственном опыте его ценность. В этом состоит парадокс религиозного сознания: религии наносят вред потому, что несут в себе благо». Религиозные конфликты могут происходить как внутри одной религии, между ее конфессиями или группами, так и между разными религиями или между религиозным и секулярным миром.

Хотелось бы выделить четыре, с моей точки зрения, важных аспекта, определенным образом связанных друг с другом, которые должны быть приняты во внимание при анализе современных паттернов конфликтов с религиозным участием.

Во-первых то, что «Современная эпоха стала свидетелем огромных вулканов религиозной страсти»[2], как пишет П. Бергер (в 2005 году). Эти «вулканы религиозной страсти»,  переопределяющие публичное место и роль религии, прежде всего связаны с политизацией религии и параллельной тенденцией религизацией политики. З. Бауман весьма прав, когда отмечает, что последняя тенденция «еще более опасна и часто по своим последствиям сопровождается гораздо большим кровопролитием. Обе эти тенденции, по существу, не разделимы как сиамские близнецы»[3]. Здесь вполне уместно вспомнить слова Пьера Бурдье, написанные им более 40 лет назад, но сегодня звучащие довольно современно и актуально. Согласно П.Бурдье, «структура отношений между полем религии и полем власти в каждый отдельный момент определяет конфигурацию структуры отношений, образующих поле религии. Последнее выполняет внешнюю функцию легитимации существующего порядка в силу того, что сохранение символического порядка напрямую способствует поддержанию политического строя»[4]. Бурдье подчеркивает также, что «выгода, извлекаемая некоторой группой или классом из того или иного типа религиозных практик или верований и, в частности, из производства, воспроизводства, распространения и потребления определенного типа средств спасения, иначе говоря – религиозный интерес зависит от того, насколько данная религия способна употребить материальную и символическую власть, которая может быть мобилизована этой группой или этим классом для легитимации материальных или символических свойств, характеризующих положение, занимаемое ими в обществе»[5].

В добавление к сказанному, на мой взгляд, нельзя не сказать о рисках для научного познания современного религиозного комплекса, прежде всего связанных угрозами политической или конфессиональной ангажированности исследователей, что может привести к серьезным искажениям реальной ситуации, неверным прогнозам и другим последствиям.

Во- вторых, современные реалии характеризуются не просто ростом религиозного разнообразия, а его сущностной трансформацией. Несколько мегатенденций влияют на то, что это увеличение и трансформации являются неизбежными.

Первая тенденция – миграция. Двадцать первый век называют «эрой миграции». Миллионы мигрантов, переехавших из одной части земного шара в другую принесли с собой, помимо надежды на улучшение условий жизни, культуру, ценности, традиции и религии страны происхождения. Причем, подавляющее число мигрантов является носителями определенной религиозной идентичности. Так, отчет, опубликованный в 2012 году исследовательским Проектом  Pew Research показывает, что почти половина (49%) из этих мигрантов являются христианами, 27% – мусульманами, 5% – индуистами, 3% – буддистами, 2% – иудеями, 4% принадлежат к другим религиям и лишь 9% не причисляют себя к определенной религии. Мигранты, исповедующие религию, отличную от доминирующей религиозной традиции «нового дома», чаще склонны к ее сохранению и распространению. Беспрецедентный рост социального и культурного разнообразия в пределах ограниченного рамками города или страны социального пространства требует от правительств выработки адекватной политики управления ежедневным взаимодействием граждан, которое становится все более разнообразным и сложным – суперразнообразным. Учитывая динамику процессов урбанизации, в ближайшие десятилетия вопрос о религии  и регулировании контекстов сосуществования и взаимодействия различных религиозных групп будет среди самых актуальных повесток дня губернаторов глобальных городов, а прогнозы относительно последствий переплетения культур, традиций и религиозных верований на локальных уровнях – актуальной повесткой научных исследований.

Подробнее о миграционных процессах и их влиянии на религиозную карту мира в отчете PewResearchCenter  http://www.pewforum.org/2009/12/17/global-restrictions-on-religion/

Вторая – транснационализм. В эру глобализации, поддерживаемую передовыми технологиями транспортизации и коммуникации, процессами экономической и культурной интеграции, все больше мигрантов фактически являются, по словам британского социолога Джерарда Деланти  «космополитическими гражданами»[6]. Они могут проживать в двух или более странах, путешествовать по миру, свободно пересекать территориальные и культурные границы. Все это открывает возможность для формирования мозаичной системы религиозных ценностей и практик. Как было отмечено выше, даже те иммигранты, которые постоянно проживают в одной стране иммиграции, поддерживают постоянный контакт с родственниками и друзьями в обоих обществах. Эти транснациональные связи стимулируют мигрантов, с одной стороны, поддерживать религиозные, а также социальные связи со своим сообществом происхождения, а с другой, обеспечивать обмен религиозных практик и учений между обществами.

Третья – СМИ и Интернет. Не мигрируя самостоятельно, люди могут легко получить доступ к информации о религиях прошлого и настоящего, различных духовных практиках через книги, журналы, газеты, телевидение, и все более и более через Интернет. Они могут также присоединиться к виртуальным сообществам, посвященным различным религиям, или стать виртуальными друзьями с людьми, проживающими в других частях мира и практикующими различные религии.

Четвертая – религиозные инновации. Новый миграционный и космополитический опыт жизни в сочетании с развитием информационных  и коммуникационных технологий производят духовные и общественные потребности и практические возможности, которые поощряют развитие новых религий, часто представляющих собой синкретичные духовные учения, объединяющие элементы из различных традиций, и, соответственно, новых религиозных сообществ. Религиозные инновации – это типичный феномен современности.

Следствия влияния всех перечисленных мегатенденций: возрастание конкуренции на религиозных рынках, размытие границ и эклектичность индивидуальной религиозности. В сочетании с «новым» религиозным индивидуализмом, поддерживаемым правом на свободу религиозного выбора, закрепленным в конституциях большинства стран мира, а также снижением «дисциплинирующей роли» традиционных религиозных институтов отмеченные тенденции способствуют тому, что индивидуальная религиозность становится все более разнообразной, текучей, неопределенной и синкретичной – я называю ее «фуззи» религиозностью – этимология термина сложилась из английского слова – fuzzy – неопределенность и физического термина «диффузия» – обозначающего взаимное проникновение, растекание.

Размывание опознаваемых границ религиозности в сочетации с эффектами религиозных инноваций актуализируют проблему определения религии, ее границ. Это вопрос, который все чаще встает на повестку дня в современном научном дискурсе религии. Это вопрос, который лежит в самом основании дискуссий о религии и конфликте. В социологической плоскости он звучит так: Как религия должна быть определена, и какие таксономические и семантические категории должны практически использоваться в отображении современного религиозного пейзажа? В контексте рассмотрения нашей темы проблема определения религии проявляется в том, что вопросы о концепции и определении религии поднимаются в повседневных контекстах государственной политики, СМИ и судах.  По словам британского социолога Дж. Бекфорда, «безусловно, это вопрос, где наиболее интенсивно проявляются проблемы, стоящие перед лицом плюрализма»[7]. Ученый поясняет, что в странах, которые поддерживают олигополии де-юре или де-факто, используется общая стратегия доминирующими силами – маркировать определенные религии как «не- религии». Власти и культурные элиты, таким образом, принимают узкое определение религии. Известный американский социолог религии Ф. Йанг на основании исследования моделей государственно-религиозных отношений в разных странах делает вывод, что в некоторых случаях признанные религии и государство «вступают в сговор», чтобы маркировать другие религии как «плохие религии», секты, культы, или злые культы, в той степени, чтобы люди могли верить, что их запрет оправдан с точки зрения морали и общественных интересов. «Но моральные аргументы для запрета культов, которые  выдвинуты сторонниками признанных религий вероятно, корыстные, – полагает Йанг, – и являются саботажем принципов справедливости и равенства на религиозном рынке»[8]. Безусловно, можно по-разному относиться к оценке Ф. Йанга, однако стоит признать, что пока признанные религии доминируют в общественном дискурсе о том, что является религией, а что «не-религией», они будут в состоянии поддерживать статус-кво недобросовестной конкуренции. Помимо сказанного, концептуальная несогласованность нередко выступает в роли фактора, лежащего в основе напряженных отношений между религиозными группами и отказа от сотрудничества не только друг с другом, но и с исследователями. Так, швейцарский социолог М. Бауманн, поднимает проблему практических пределов исследований, напрямую связанную с концептуализацией религии, на примере групп йоги и «свободных масонов» в Люцерне[9].

Третий аспект, который должен быть принят во внимание при анализе современных паттернов конфликтов с религиозным участием, это то, что Современная глоболокальная мозаика религий находится в движении, что задает нелинейную динамику разнообразия религиозных идей и акторов, имеющих различный уровень влияния на глобальном и локальных уровнях. В глобальном масштабе оформилось три доминирующие и динамично развивающиеся тенденции: (1) возрастание конкуренции между христианством и исламом на фоне долгосрочной тенденции потери христианством своей «рыночной» доли  и роста ислама; (2) стремительный рост самостоятельной ветви христианской религии на территории развивающихся стран; (3) постепенное и непреодолимое перемещение центра тяжести христианской популяции в Южное полушарие, а ислама – в Северное. Значение обозначенных глобальных процессов раскрывается в природе показательных трендов современного общества, связанных с артикуляцией религиозных интенций в контексте растущего противостояния между глобальным Севером и Югом. Важно учитывать, что тенденции к глобализации нескольких универсалистских религий (ислама и двух ветвей христианства) создают риски монополизации и дестабилизации контекстов религиозного плюрализма, поскольку каждая из них может фактически эволюционировать от состояния мирного сосуществования к открытому конфликту или господству религиозного «большинства» над «меньшинством».

Наконец, четвертый аспект, который должен быть принят во внимание – это проблема усложняющегося неравенства в современном мире, усугубляемая доминирующим влиянием западной культуры, миграционными процессами и реакцией со стороны национальных культур, что создает основу для распространения фундаментализма, идей национализма и национально-религиозных социальных движений, нацеленных, прежде всего, на сохранение границ своей культурной, национальной и религиозной идентичностей. Следует сказать, что проблеме неравенства в современном мире был посвящен XVIII Всемирный конгресс Международной социологической ассоциации, проходивший под девизом «Обращаясь к неравному миру: вызовы глобальной социологии» (13-19 июля, 2014 года, г. Йокогама, Япония). Обозначенная проблема в целом актуализирует анализ паттернов взаимоотношений секулярных институтов и общества в целом с религиозными институтами, а также религиозных «меньшинств» с «большинством» в контексте межконфессионального диалога. Реальность такова, что фактически межконфессиональный диалог никогда не открыт для всех потенциальных участников. Социальная среда, которая маркируется как «плюралистичная» или «межконфессиональная», неизменно исключает большое количество религиозных или духовных групп, поскольку даже и в них неизменно устанавливается селекция «других», с которыми ладить разрешается или поощряется, что ведет к социальным напряжениям и конфликтам.

Исследования показывают, что в 22 % государствах мира сохраняется монополистическая модель государственно-религиозных отношений, а 58 % государств мира – это олигополии, когда правительство может объявить о политике религиозной свободы, или, по крайней мере, религиозной терпимости, но продолжить предоставлять специальные привилегии и финансовую помощь традиционной монополистической религии  или нескольким выбранным религиям[10]. Но, помимо государственного регулирования и официальной политики управления контекстами сосуществования различных религий, существенное влияние на климат в этих контекстах оказывает доминирующая культура, население страны. Согласно отчета Pew Research за 2015 год примерно четверть стран мира по-прежнему борется с высоким уровнем религиозной вражды внутри своих границ. Более точно,  доля стран с высоким или очень высоким уровнем социального напряжения с участием религии составляет 27%. Эти виды конфликтов охватывают весь диапазон от вандализма религиозной собственности и осквернения священных текстов до насильственных нападений, приводящих к гибели и травмам. В целом, в 39% странах отмечается высокий или очень высокий уровень ограничений в отношении религии, будь то в результате политики правительства или враждебных актов со стороны частных лиц, организаций и социальных групп. Поскольку в их число входят Китай и Индия, то в целом около 5,5 миллиарда человек (77% населения в мире) проживает в условиях фактического ограничения религиозной свободы или религиозной вражды. Причем, христиане и мусульмане, вместе составляющие более половины населения мира – подвергаются преследованиям в наибольшем числе стран. Христиане подвергались преследованиям, либо государственных или социальных групп, в 102 из 198 стран, включенных в исследование (52%), в то время как мусульмане подвергались преследованиям в 99 странах (50%).

В последние годы наблюдается заметное увеличение числа стран, где евреи подвергались гонениям. В 2013 году данные достигли семилетнего максимума  преследования евреев, в 77 странах (39%) они либо испытывали ограничения со стороны государств или со стороны социальных групп. Причем, как показывают исследования,  евреи гораздо чаще подвергаются преследованиям со стороны отдельных лиц или групп в обществе, чем правительств. В Европе, например, факты конфликтов, направленных в отношении евреев, инициаторами которых стали отдельные лица или группы населения были зафиксированы в  34 регионах из 45 стран  (76%).

Вообще, Европа представляет собой регион, где факты преследования религиозных меньшинств со стороны отдельных лиц или групп наиболее распространены. Так, евреи столкнулись преследованиями в 34 регионах из 45-ти стран (76%). В остальном мире, евреи подвергаются нападениям со стороны лиц или групп в обществе, в 25% стран.

Мусульмане подвергаются притеснениям во многих европейских странах почти как и евреи – 32 из 45 стран, или 71%, в то время как в остальном мире эти факты отмечены в 34% стран.

Во многих случаях, организованные группы, выступающие против присутствия религиозных меньшинств в своей стране запугивают или нападают на их религиозные общины.

Нередко сами традиционные церкви ограничивают деятельность групп меньшинств. Согласно данным Pew Research по состоянию на 2013 год в 15 из 45 европейских стран (33 %) были зафиксированы случаи активного вмешательства в деятельность религиозных групп, часто с привлечением СМИ, правительственных учреждений и юридических служб.

Помимо этого, актуализируется проблема определения границ религии в условиях трансформации религиозного разнообразия, самого основания дискуссий о религии и конфликте.

[1] Bowker, J. Religion / Oxford Dictionary of World Religions. J. W. Bowker (ed.). Oxford: Oxford University Press, 1997. P. XXII.

[2] Berger, P. Religious Pluralism for a Pluralist Age / Culture & Society, April 25, 2005. URL: http://www.project-syndicate.org/commentary/religious-pluralism-for-a-pluralist-age

[3] Bauman, Z. Living on Borrowed Time. Cambridge: Polity Press, 2010.

[4] Бурдье П. Социальное пространство: поля и практики. СПб.: Алтейя, 2007. С. 55.

[5] Там же. С. 30.

[6] См.: Delanty, G. The cosmopolitan Imagination. Cambridge: University Press, 2009.

[7] Beckford, J. Religious Pluralism and Diversity: Response to Yang and Theriault // Social Compass, 2010. N 57 (2). P. 221.

[8] Yang, F. Oligopoly Is Not Pluralism / Religious Pluralism: Framing Religious Diversity in the Contemporary World. G. Giordan and  E. Pace (eds.). New York: Springer, 2014. P. 56.

[9] См.: Baumann, M. New Religious Plurality in Switzerland: Studying Lucerne’s Religious Diversity /

Religious Pluralism in the Diaspora. P. Kumar (ed.). Leiden: Brill, 2006. 353–70.

[10] В оценках в качестве критерия используютя индексы регулирования или правовых механизмов. См.: Cross-National Data: Religion Indexes, Religious Adherents, and Other Data”, URL: http://www.thearda.com

СЕРГЕЙ ТРОФИМОВ: УРОКИ 11 СЕНТЯБРЯ И ПРОВАЛ ИНТЕГРАЦИИ

Сергей Викторович Трофимов, к.с.н. доцент кафедры современной социологии МГУ им. М.В.Ломоносова, выступил с  докладом «От 2001.09/11 к 13/11/2015» 

В начале доклада Сергей Викторович пояснил значением дат, приведенных в названии.

События 11 сентября 2001 года серьёзным образом потрясли западноевропейский мир. Однако «черная пятница» 13 ноября 2015 года показала, что проблема безопасного существования привычного западного мира не только остаётся актуальной, но и становится всё более насущной.

Через месяц после катастрофы в Нью-Йорке Юрген Хабермас произносит речь в церкви Святого Павла во Франкфурте-на-Майне по случаю вручения ему Премии мира Биржевого союза немецкой книготорговли[1]. В этой ёмкой статье он называет социальные причины обусловившие с одной стороны сам террористический акт, подчеркнувший противоречия западного мира и мира мусульманского, с другой окрасившие светскую реакцию в рамках западного общества в глубоко религиозные тона.

По мнению Хабермаса, события 11 сентября 2001 года должны были перевести конфликт между «поборниками академической науки и представителями церквей»,  то есть верующими и сторонниками секулярности, на совершенно новый уровень понимания проблемы:

Хабермас Юрген. Вера и знание // Будущее человеческой природы. М., 2002. С. 117-131.

Одну сторону пугал обскурантизм и преисполненный скептическим отношением к науке культ остатков архаических чувств; другая выступала против сциентистской веры в прогресс голого натурализма, разрушающего мораль. Но 11 сентября напряженные отношения между секулярным обществом и религией были взорваны совершенно иным образом

Террористы, сделавшие смертельным орудием гражданские авиалайнеры с пассажирами и направив их на символ международной глобальной бизнес-системы – башни-близнецы Мирового торгового центра, мотивировали свои действия религиозными убеждениями. Тем более удивительной стала реакция на это из ряда вон выходящее событие. У прикованных к экранам телевизоров европейцев и американцев эта сцена вызывала практически ветхозаветные ассоциации (разрушение Вавилонской башни). Ветхозаветные образы звучали в дискурсе возмездии американского президента. Также показательным было то, что охваченные скорбью или чувством солидарности люди пришли в религиозные центры – синагоги, церкви, мечети – чтобы выразить свои чувства на траурных церемониях.

Вместе с тем, Хабермас утверждает, что проявившийся религиозный фундаментализм оказался исключительно современным и связан непосредственно с процессом глобализации. Если секулярныее процессы проходили в течение нескольких веков, затронув как христианскую, так и еврейскую общины, то мусульманский мир оказался решительным образом не готов к мгновенному восприятию новой парадигмы.

Секулярное общество предъявило к своим гражданам требование не релиоиозного решения вопросов публичной сферы, что по сути дела являлось несимметричным. Верущие оказались вынуждены «раскалывать свою идентичность на публичную и частную составляющие», с тем, чтобы «переводить на светский язык свои религиозные убеждения». Вместе с тем, в силу длительного процесса в западноевропейском обществе верующие и неверующие достаточно хорошо приспособились к такой ситуации. Что касается выходцев их мусульманского мира, в этих обществах граница между светским и религиозным не просто не проведена или каким-то образом не демаркирована, а, напротив, даже не подразумевается. Соответственно, оказываясь перед вызовами глобализации, выходцы из мусульманского мира отказываются производить операцию разделения мирского и религиозного.

За пятнадцать лет, прошедших с момента, когда Хабермас произнес свою речь, ситуация, изменившись с одной стороны, с другой полностью подтверждает выводы сделанные философом.

Проблема «нашествия» беженцев, предсказанный, но произошедший при полной неготовности французских властей и силовиков на него оперативно отреагировать террористический акт «черной пятницы 13 ноября 2015 года» (кстати, совершенно европейская символика «дурной приметы», использованная разработчиками теракта) – показали столкновение религиозного и светского дискурса. Религия становится индикатором происходящего конфликта, хотя не объясняет и не ограничивает. Происходящий процесс не только и не сколько религиозный, сколько политический, территориальный, экономический.

Намеченные Эрвьё-Леже проблемы мусульманского сообщества, прежде всего «опыт отрицания социальной идентичности, с которым они (мусульманская молодёжь – С.Т.) ежедневно сталкиваются приводит к тому, что религия становится для них пространством, на котором возможно достижение достоинства и построение собственной идентичности.

Сегодня значительная часть мусульманского сообщества больше не собирается интегрироваться в западноевропейское. В Европе наблюдаются целые анклавы (в Париже и пригородах, в Брюсселе, в Великобритании), где люди остаются на европейской территории, но полностью в привычной им культуре. Европейская полиция не решается входить на эти территории, так что они оказываются практически стихийно самоуправляемыми.

Религиозные аспекты отмечают, в какой-то мере становятся видимыми индикаторами более сложных социальных процессов. Они оказываются на «виду», благодаря тому, как это показал Хабермас, в условиях социальных изменений, утраты привычных статусов и условий, люди оформляют свой протест в виде усиления религиозной мотивации своих действий.

С текстом доклада Юргена Хабермаса, который опубликован как научная статья под названием «Вера и знание» можно ознакомиться здесь

АЛИНА БАГРИНА: НАУЧНЫЙ СВЕТСКИЙ ПОДХОД К РЕЛИГИИ УСУГУБЛЯЕТ КОНФЛИКТ? 

После первых докладов слово взяла Алина Юрьевна Багрина, руководитель службы «Среда»: «Разрешите задать вопрос, возможно, наивный и провокативный, который возник при виде темы семинара и окончательно сложился после докладов Ирины Георгиевны и Сергея Викторовича. Не увеличивается ли религиозная конфликтность в мире от самого обращения к вопросам религии в научной, «просвещенной» понятийной сетке? Если посмотреть на происходящее в последние годы, с 11.9.2001 по 15.11.2015, сложно не отметить негативную динамику, сопровождающуюся увеличением числа непрогнозируемых и неуправляемых конфликтов на религиозной почве».

Ключевой вопрос, «что есть религия», до сих пор является открытым, хотя это возможно ключевой вопрос в рассматриваемом предметном поле. Без определенности понятий, научный поиск лукав. В этой связи, опираясь на исследовательский опыт работы служба «Среда», можно выделить как минимум два очевидно различающихся феномена:религия и вера (подробнее об этом в зимней «Лодке» — прим.ред.) Опытно подтверждается ценностное утверждение о том, что верующий человек всегда с уважением относится к вере и убеждениям другого человека. Напротив, чужую веру не уважает тот, кто своей веры не имеет. В этом свете, современная проблема увеличения числа религиозных конфликтов предстает в другом свете: «мало веры, много религии». Когда верующие и живущие внутри Традиции христиане и мусульмане с разных сторон, но тем не менее единодушно опознают в религиозном радикализме и терроризме ересь, – поймет ли современный ученый-религиовед, на каком основании делается этот вывод, какая сущностная интуиция за этим стоит?

Алина Багрина повторила вопрос, затронутый и предыдущими докладчиками: что такое религия, с которой имеет дело просвещенный мир? Отвечая на него, она привела несколько примеров. Например, в конце прошлого года во Франции, после известных событий, в издательстве Фигаро вышла книга Анастасии Колосимо (Les bûchers de la liberté — прим.ред.), в которой автор приходит к выводу, что богохульство это прежде всего политический феномен. В недавней дискуссии, опубликованной на портале Гефтер, Григорий Лурье говорит, что «..есть телевизор, который гораздо лучше выполняет социальные функции религии..» (кстати, вряд ли телевизор выполняет социальные функции веры). Новый ректор Оксфорда, профессор Луиза Ричардсон, защитившая PhD по теме терроризма, в качестве практического рецепта по предотвращению терроризма предлагает приглашать представителей экстремистских организаций и радикально настроенных спикеров в университеты для того, чтобы давать им микрофон, устраивать дебаты, знакомить студентов с их риторикой и аргументами. Это не столько научная, сколько практическая рекомендация, затрагивающая коммуникации, дипломатию, риторику.

«..Так что же такое «религия в просвещенном мире»: может быть, политический феномен, особый социальный коммуникационный жанр, археологический и этнографический реликт, рыночный актор в области особого вида услуг? Но это ли на самом деле религия, и что в этом случае делать с верой человека? Современная социология религии в частности и доминирующая научная парадигма в целом не усугубляют ли понятийную подмену, затрудняющую понимание религии и девальвирующее научный поиск? Если это так, каким может быть практический выход, – может, стоит привлекать к осмыслению современных религиозных процессов богословов и теологов. Или все в порядке, и встроенного системного искажения научного подхода при изучении религии и академической беспомощности перед лицом возрастания числа конфликтов на религиозной почве попросту нет?».

Сергей Трофимов не согласился с Алиной Багриной: «На мой взгляд, социологическое исследование не искажает религию как таковую. Социолог говорит о реальной ситуации, мы просто показываем, как она выглядит. И отрезвляем тех, кто ходит с флагом «так должно быть, вы не правы, не искажайте наш образ религии».

Ирина Каргина отметила, что не случайно приводила в своем докладе цитаты западных социологов: «Они рассматривают как определение и концептуализация понятий «религия», «религиозный плюрализм» и тому подобное вызывает конфликты, как используется устоявшаяся терминология для решения чьих-то личных политических или иных целей.

ЕЛЕНА ОСТРОВСКАЯ: О МЕТОДОЛОГИЧЕСКОМ ПОТЕНЦИАЛЕ СОЦИОЛОГИИ РЕЛИГИИ.

Елена Александровна Островская, д. с. н., профессор кафедры теории и истории социологии СПбГУ, представила доклад на тему : «Транснациональные коммуникативные сети религиозных идеологий: конфликтный потенциал». Островская отметила, что сегодня религия становится инструментом управления конфликтом. Примером могут служить конфликты с вовлечением буддийских монахов в Тибетском автономном районе КНР, о которых принято вспоминать лишь в определенных контекстах и совсем не тогда, когда все внимание глобальной общественности сосредоточено в Сирии.

По словам Елены Островской, у социологии религии имеется значительный потенциал для анализа проблематики «религия и конфликт». Но этот потенциал все еще слабо востребован и в поле религиозных конфликтов пока работают в основном международники и политологи. Методологически перспективным ресурсом в изучении этой темы располагает транснациональный подход.

«Транснациональный подход возник в недрах социологии миграции. Он подразумевает изучение множественных взаимодействий, транслирование убеждений, компонентов идентичности поверх национальных, государственных, культурных и прочих границ. В фокусе социологии религии здесь то, что может быть обозначено как транснациональная религиозная идентичность», сказала Островская.

 

ИГОРЬ ЯБЛОКОВ: КОНФЛИКТОГЕННЫЕ КАЗУСЫ

Игорь Николаевич Яблоков, д.ф.н., заведующий кафедрой философии религии и религиоведения МГУ имени М.В. Ломоносова назвал свой доклад: «Повлиявшие на религии конфликтогенные казусы в современной России».

Докладчик подчеркнул

 – конфликтогенные казусы возникают в контексте конфликтогенных оснований в социальных системах и в глобальной системе систем, возникают как в нашей стране, так и за рубежом.

В числе конфликтогенных казусов в нашей стране докладчик назвал:

– в августе 2015 года по решению суда в Южно-Сахалинске книга «Мольбы к Богу: её значение и место в исламе», в которой приведены некоторые аяты Корана, попала в список «экстремистских»;.

– в ноябре 2015 года Государственная Дума приняла закон «О внесении изменений в Федеральный закон «О противодействии экстремистской деятельности», дополнив его «Статьей 3’. Особенности применения законодательства Российской Федерации о противодействии экстремистской деятельности в отношении религиозных текстов Библия, Коран, Танах и Ганджур их содержание и цитаты из них не могут быть признаны экстремистскими материалами». Но кроме названных религиозных текстов имеются священные тексты в других религиях, например, Веды, Ши-саньцзин, Авеста, Бхагаватгита и др. Да и в христианстве – в православии и католицизме – есть Священное Предание. Эти тексты не получили равную с названными в принятом законе защиту.

– постановка оперы «Тангейзер», вызвавшая отторжение православной общественности.

Доклад вызвал живое обсуждение. М.В. Силантьева, профессор кафедры философии МГИМО, задалась вопросом, где граница между юридической практикой и тем, что надо оставить для свободы частных убеждений? Алина Багрина заметила, что без конфликтогенности общество ждет гомеостаз, автаркия, и высказала предположение, что с определением границ этой «здоровой конфликтогенности» могла бы помочь развитая гражданская религия.

СВЕТЛАНА РЯЗАНОВА: КОНФЛИКТОГЕННА ЛИ РЕЛИГИЯ ВООБЩЕ?

Рязанова Светлана Владимировна, д.ф.н., ведущий научный сотрудник Пермского научного центра Уральского отделения РАН выступила с докладом на тему: «Религиозный конфликт как не религиозный». Она предложила слушателям задаться вопросом: является ли религия дезинтегрирующим фактором для общества? Можем ли мы вообще говорить о ее конфликтогенности?

Потенциальная конфликтная ситуация возникает при стремлении поделить ресурсы, или повысить собственный статус. Светлана Рязанова подчеркнула, что невозможно найти ни одного случая, чтобы религиозные взгляды сами по себе стали причиной конфликта двух сторон без политического, идеологического или иного аспекта. Главный вывод исследователя — на самом деле конфликты сопряжены с претензиями на власть, ресурсы и статус, лежащими за рамками собственно религиозного поля.

 

АННА ОРЛОВА: РЕЛИГИОЗНЫЕ СФЕРЫ ВЛИЯНИЯ

Доклад к.с.н. доцента кафедры социологических наук Кемеровского государственного университета Орловой Анны Владимировны освещал тему «Соучастие института религии в мобилизации населения»

Она отметила, что религиозные институты имеют определенные ресурсы для регуляции политической, общественной активности, а также стабилизации/дестабилизации всего общества в целом.

Если брать стабилизирующую функцию, то можно назвать способность религии помогать установлению компромиссов, смягчению тягот жизни. Население в трудных ситуациях обращается к религии и именно религия формирует духовно-нравственную основу общества.

По мнению исследователя, стабилизирующая функция религии используется в политике, поскольку она легитимизирует существующую власть. Власть нуждается в поддержке Церкви. Но население с этим не всегда согласно. Примером тут может служить исследование автора доклада и других сотрудников кафедры социологических наук КемГУ. Их силами в Кемеровской области был проведен опрос по аналогии со всероссийским опросом ВЦИОМ «Православие в России: прошлое и настоящее» . В результате выяснилось, что респонденты видят сферу влияния Церкви в духовно-нравственных вопросах и межнациональных отношениях. Политика, армия, образование, по их мнению, к сферам влияния РПЦ относиться не должны.

 

МАКСИМ БАХТИН: ПЕРЕНАСТРОЙКА ДУХОВНО-НРАВСТВЕННОГО КОДА

Максим Вячеславович Бахтин, д.ф.н., профессор и генеральный директор издательского дома «Энциклопедист-МАКСИМУМ» назвал свой доклад «Роль религии в установлении мирового порядка в ХХI веке».

По его мнению, постиндустриальное общество выдвинуло на передний план национально-религиозные проблемы. Это связано с тем, что в значительной степени уровень жизни касается страны (нации) как целого. Особый оттенок эти проблемы приобретают в развивающихся странах, население которых часто чувствует себя людьми второго сорта. Для них попасть хотя бы временно, даже на черную работу в развитую страну – большая удача. Бесперспективность, унижение заставляют людей искать выход в объединении, чтобы восстановить свое достоинство, обрести смысл жизни. Докладчик отметил, что для народов Востока средством объединения стал ислам, невиданный расцвет которого приходится на наше время. Максим Бахтин подчеркнул: «Религия всегда стремительно усиливает свои позиции в минуты кризисов и катастроф. И тот факт, что мы живем сегодня в момент резкого обострения религиозного сознания, зримо свидетельствует о тотальном, глобальном масштабе всепланетарного кризиса».

Далее докладчик перешел к проблемам России. По его мнению, гарантией необратимости реформ в России является перенастройка духовно-нравственного «кода» людей. А этот «код» у большинства людей до сих пор до сих не перенастроен. Максим Бахтин назвал важнейшим антропологический кризис современной России. Выход он видит в воспитании нового поколения, рожденного на рубеже веков, с ориентацией на строительство новой самостоятельной государственности и новой сверхдержавы.

 

ЕЛЕНА РУТКЕВИЧ: РЕЛИГИОЗНЫХ КОНФЛИКТОВ НЕ СУЩЕСТВУЕТ 

Руткевич Елена Дмитриевна, к.ф.н., ведущий научный сотрудник института социологии РАН выступала с докладом «Религия в глобальном пространстве: фактор разъединения или объединения? Конфликт интерпретаций».

Свое выступление она начала с вопроса, существует ли религиозный конфликт? И подчеркнула, что в процессе изучения данной темы столкнулась с тем, что так называемые религиозные конфликты часто принимают форму борьбы за политические права, национальную (этническую) независимость, социальную справедливость, гендерное равенство и т.д. Религиозная идентичность часто оказывается прикрытием национальной (этнической) идентичности, идеологическим ресурсом, которым легко манипулируют политические элиты и правящие группы для достижения не религиозно-духовных,  а материальных целей. Поэтому, скорее можно говорить о конфликте на религиозной основе, либо религиозно-этническом, религиозно-политическом, религиозно-социальном  и иных конфликтах.

 

 

ГУЗЕЛЬ ГУЗЕЛЬБАЕВА: ПОКОЛЕНЧЕСКИЕ РАЗЛИЧИЯ МУСУЛЬМАН ЕВРОПЫ И РОССИИ  

Гузель Гузельбаева около семи лет проводит массовые опросы и глубинные интервью по изучению особенностей ислама. В результате исследований социолог приходит к выводу, что сегодня молодежь более религиозна, нежели среднее поколение. При этом самое религиозное – старшее поколение, но и среди молодых людей значительна доля практикующих мусульман. Среднее поколение в этом смысле можно назвать «провальным». «Их юные и молодые годы пришлись на эпоху ломки морально-ценностной системы, разрушения идеалов и повсеместную циничность».

Аудитории была продемонстрирована фотография российского антрополога, недавно разошедшаяся в социальных сетях, на которой запечатлены три лидера мусульманской общины Норвегии. С одной стороны, это фото визуально характеризует различия между возрастными группами верующих, где представители самого старшего и молодого поколений, в отличие от среднего, даже внешне демонстрируют себя верующими мусульманами. С другой стороны, те рассуждения, которые могут позволить себе коллеги в социальных сетях, не устраивает социологов, у которых есть свой арсенал надежных методов, в том числе математических, на основе которых выстраивается «система доказательств». Гузель Гузельбаева привела данные, основываясь на критерии хи-квадрат Пирсона. «Это статистически достоверно показывает, что  именно в молодежной среде произошел самый резкий скачек в приобщении к вере и религиозным практикам», отметила социолог.

МАРГАРИТА ШИЛКИНА: ВОЗРОЖДЕНИЕ МОДЕЛИ ЦЕРКОВНО-ГОСУДАРСТВЕННЫХ ОТНОШЕНИЙ 1920-30 гг (НА ПРИМЕРЕ ОБНОВЛЕНЧЕСТВА)

Декан факультета религиоведения Свято-Филаретовского православно-христианского института, к.ф.н. Маргарита Васильевна Шилкина сделала доклад на тему «Социальные аспекты обновленческого раскола в Русской Православной Церкви: тенденции к возрождению». Докладчиком  предпринята попытка раскрыть природу обновленческого раскола и выделены его основные черты. Это сотрудничество части иерархии и духовенства с тайной полицией, сервилизм, готовность в обмен на легальность церковной структуры выполнить любые требования ГПУ. Со стороны ГПУ – это не попытка заменить нелояльную советской власти церковь на лояльную, а стремление разложить церковь изнутри, чтобы потом уничтожить обе ее части. Острая актуальность этой темы сегодня в том, что обновленчество мало изучено. Происходит смешение его, иногда сознательное, с движением обновления церкви начала ХХ века, что не соответствует фактам.

Обновленчество надолго дискредитировало попытки обновления внутри Церкви, напуганной расколом, и в первую очередь, решения Поместного собора РПЦ 1917/1918 годов, способствовало росту фундаментализма. А в обществе была полностью подорвана вера в то, что обновление церкви возможно.

В 1920-х годах в обновленческую церковь перешли многие архиереи, духовенство, надеясь, что в ней начнется долгожданное церковное обновление. Но они были обмануты своими же собратьями, которые  пришли служить безбожной власти и разрушать каноническую церковь во имя корыстных интересов. Многие  быстро вернулись с покаянием в патриаршую церковь. Среди тех, кто вернулся, и тех, кто нет, оказалось немало исповедников и мучеников за веру.

Но сегодня мы вновь видим знакомые политтехнологи, заявил докладчик: кампанию по дискредитации патриарха Кирилла, в т.ч. поддерживаемую дьяконом Андреем Кураевым, призывы к расколу церкви; стремление части клира вовлечь церковь в политику, вступив в союз с просталинской частью политической элиты (деятельность Изборского клуба и мотоклуба «Ночные волки»; выставки в Манеже, искажающие историю Русской церкви; антисектанская пропаганда А. Дворкина; разгромы выставок, регулярные скандалы в области культуры, организуемые группой «Божья воля», прот. Дмитрием Смирновым и так называемыми «православными патриотами» в местных органах власти,  отсекающие церковь от молодежи и интеллигенции).

Вывод доклада говорит о том, что в нашей стране политическая и общественная свобода без свободы духовной невозможна, как и гражданское общество без поддержки свободной внешне и внутренне церкви. Стремление расколоть церковь, столкнуть ее с деятелями науки и культуры вновь может обернуться трагедией для всей страны.

МИХАИЛ КАРАВАЕВ: ПОСЛАНИЯ СВЯТЕЙШЕГО ПАТРИАРХА И ЛЕГИТИМИЗАЦИЯ ДЕЙСТВИЙ ГОСУДАРСТВА

Финальным выступлением на семинаре стал доклад докторанта Slavic and Baltic Holy Cross Ecumenical Seminary Михаила Сергеевича Караваева. Темой стало «Отражение политических конфликтов в религиозном дискурсе (на примере рождественских и пасхальных посланий патриарха Кирилла)».

Доклад начался с описания характерных черт религии, её функций и отличий от секты. «Религия может предоставлять определенные услуги обществу. Важным является массовость религии. В этом случае можно выделить определённую религиозную организацию: синод, епископат, который управляет ей». Данная организация воспринимается как носитель религиозных ценностей и заповедей, «филиал» Царствия Небесного на земле.

Далее Михаил Караваев перешел ко взаимоотношениям Церкви и государства, отметив, что «от церкви государство получает легитимацию своей деятельности и нередко пользуется этим: церковь неизбежно распространяет свою «безусловную святость» и на государство, с которым взаимодействует. В результате возникает «гражданская религия» (civil religion) – явление, при котором предметом веры становятся родина и патриотические ценности. Религия превращается в идеологию, а государственная власть приобретает сакральное значение».

Затем исследователь рассказал о работе с рождественскими и пасхальными посланиями Предстоятеля. Вопрос ставился так: «Кто читает эти послания?». Ответ таков: наиболее востребованы они у образованной части верующих людей и у представителей власти. На основе анализа содержания посланий автор приходит следующим выводам:

1. Патриарх отражает наиболее значимые политические события, в том числе и конфликты, в ряде случаев придавая им религиозную окраску;
2. важные политические события страны, за редким исключением, озвучены в посланиях;
3. оценка конфликтов не вступает в противоречие с позицией руководства страны;
4. патриотизм в посланиях Патриарха приобретает сакральное значение;
5. послание Патриарха формирует непротиворечивую полярную картину мира с чётким представлением о добре и зле.

Михаил Караваев подчеркнул, что его работа – это, очевидно, только начало, которое ждет своего продолжения.

 

Подготовили Максимилиан Анисимов и Анна Васина