В рамках Конкурса исследовательских работ молодых ученых “Вера и религия в современной России” служба «Среда» начала серию интервью с исследователями религии. Одним из первых это начинание поддержал известный петербургский ученый, социолог и религиовед Михаил Юрьевич Смирнов.

«Религиовед обязан иметь представление о живом реальном
синхронном состоянии религиозной жизни»

Михаил Юрьевич Смирнов,

доктор социологических наук,
доцент Санкт-Петербургского государственного университета

«Зашел в вестибюль, там две лестницы — направо и налево». Выбор факультета

До какого-то времени жизни я, как говорится, ни сном ни духом не подозревал, что буду иметь к религии какое-либо отношение. Воспитание и школьное образование были, естественно, безрелигиозными, так называемых практикующих верующих в окружении не было.

Я из семьи военного и родился в гарнизоне. Все детские годы был убежден, что буду военным. Мне действительно довелось послужить потом в армии. Но когда заканчивал школу, понял, что с моим зрением профессиональным военным мне не стать.

Тогда кем дальше быть? В школе мне всегда нравилась история, думаю: стану-ка я историком. Пошел искать исторический факультет. В педвуз не хотел, перспектива стать учителем истории не увлекала. Приехал в университет. Зашел в вестибюль здания на Менделеевской линии, там две лестницы — направо и налево. Одна ведет на философский факультет, вторая на исторический, а табличек не было. Пошел направо, смотрю — коридор, портреты висят. Некоторые имена мне были знакомы: Гегель, Спиноза… Висела огромная стенгазета. Делали студенты-философы, очень интересно и остроумно, помню, я ее тогда полчаса стоял и изучал. На лестнице прочитал объявление о том, что набираются школьники на малый философский факультет, чего на истфаке не нашел.

Потом мне показали, как пройти на исторический факультет, куда я все же решил поступать. Но параллельно со школой стал учиться на малом философском. Два раза в неделю я приезжал на Менделеевскую, где проходили занятия, которые вели студенты-старшекурсники. Ребята были очень увлеченные, они с большим интересом рассказывали о философии. Так по окончании школы я все же поступил на философский.

«Кем я только ни был!» Учеба в вузе

На дневное отделение у меня не хватило баллов, а на вечернее поступить сумел. В то время нельзя было учиться на вечернем, если ты не работаешь. Срочно трудоустроился. Кем я только ни был! Но это была очень хорошая школа, благодаря которой начал набираться житейского опыта.

А с 3-го курса вечернего меня призвали в армию. Служба была жесткая, тоже школа хорошая. После нее я восстановился в университет на вечернее, позже перевелся на дневное отделение. Я уже был другим человеком, повзрослел, мне осознанно хотелось учиться.

«Гегель — философ, и я философ»

На вечернем было две философских специализации: диамат и истмат. В то время у нас была только одна философия — марксистско-ленинская, она включала диалектический материализм и исторический материализм. Сейчас диамат преобразовался в «онтологию и теорию познания», а истмат — в «социальную философию»:) Я выбрал истмат. Эту специализацию продолжил и на дневном.

Курсовые работы я писал по «военным» темам: «Сущность и социальный характер войн», «Типы войн современной эпохи». Мой научный руководитель — профессор Константин Семенович Пигров, очень интересный философ, до сих пор здравствует и работает. Он предложил мне писать дипломную работу по профилю кафедры истмата — по философии НТР. Вся кафедра занималась научно-техническим прогрессом, философскими проблемами НТР… Чтобы я вписался сюда со своим «военным интересом», мне предложили взять тему по военной технике. Дипломную работу я защитил по теме «Военная техника в жизни общества».

Я окончил отделение философии философского факультета по специальности «философия», мне была присвоена квалификация «философ». У меня в дипломе написано, что я философ. Гегель — философ, и я философ:)

«Я бы тебя взяла, но ты понимаешь…» Аспирантура

В аспирантуру поступить не удалось. У меня намечалось два места аспирантуры. Но одного профессора, Самуила Ароновича Кугеля из Института социологии, я испугал своей военной темой, он отнесся ко мне без особой охоты. Во втором месте зав. кафедрой оказалась моей однофамилицей. В те годы по негласному правилу было не принято, чтобы преподаватели и аспиранты на одной кафедре имели одинаковую фамилию, это вызывало некоторые подозрения. «Я бы тебя взяла, но ты понимаешь…», — лишь сказала она.

Что делать? Тут помогли обстоятельства. С 1960-х гг. в вузах был введен предмет «Основы научного атеизма», который преподавался и на всех факультетах и отделениях университета. Преподавателей не хватало, стали выбирать кандидатуры из выпускников. Этот предмет — не мой профиль, я по «Теории и истории атеизма» профессору Шахновичу экзамен только на 4 балла сдал. Но учебные показатели были приличными, истмат и научный атеизм «стояли рядом», да и биография в этом случае уже помогла:)

«…как Демосфен перед морем». Первый опыт преподавания

Конечно, я сталкивался с темой религии, когда учился. Иногда дополнительно чем-то связанным с религией интересовался. Но по большому счету ясного понятия об этом не имел. Срочно вооружился какими-то учебниками, методичками, научными книжками. С сентября надо было уже преподавать, но мне «повезло»: отправили со студентами «на картошку» на целый месяц, там особенно не почитаешь. Так и подготовился.
С октября начал преподавать. Сначала — на матмехе, а там потоки были огромные, до 200 человек. Ребята ехидные, понавешают плакатиков типа «Блажен, кто верует», а ты им научный атеизм читаешь. Зато я учился, как Демосфен перед морем: когда ты стоишь перед такой аудиторией, а тебе надо рассказать про «научные основы политики КПСС по отношению к религии и церкви»… Попробуйте-ка вы эту тему прочитать, да еще чтобы слушали… Научился.

«Доморощенные опросы». Опыты на студентах и первый учитель.

Также я проводил доморощенные опросы среди своих студентов — мне важно было понять их умонастроения. Чтобы организовать опрос, надо было учиться это правильно делать, что-то читать, а читать было почти нечего. Но мне повезло. В 1983 г. из части преподавателей кафедры «истории марксистско-ленинской философии» образовали кафедру «истории и теории атеизма», а в 1984 г. заведовать кафедрой пришел Владимир Дмитриевич Кобецкий. С 1990 г. она называлась кафедрой «истории и философии религии», сейчас носит название «кафедра философии религии и религиоведения». Кобецкий руководил ею 5 лет, сейчас он уже на пенсии.

Об этом ученом надо знать. Кобецкий — один из немногих, кто фундаментально занимался социологией религии и атеизма в советское время. В 1969 г. он защитил кандидатскую диссертацию, экземпляр которой мне недавно подарил. В ней — описание методики исследования религиозности, для тех лет на очень современном уровне, это при том, что тогда вся социология религии у нас была доморощенная. У Владимира Дмитриевича я многому научился.

Он был координатором межведомственной социологической группы, сформированной в 1960–70 гг. в Ленинграде из сотрудников ГМИРиА, филиала Института социологии, педагогического института, нашего университета. Они проводили очень интересные опросы. Один из них был вообще уникальным — опрос 1000 человек, представителей разных групп интеллигенции Ленинграда, об отношении к религии и атеизму.
Кобецкий был чуть ли не единственным из тогдашних наших социологов религии, чьи работы фрагментами публиковали в иностранных изданиях соответствующей тематики, в частности, из его книги «Социологическое изучение религиозности и атеизма». Как положено, если тебя публикуют, значит, полагается гонорар. Он вспоминал про курьез: присылают денежный перевод, 20 долларов; а что такое получить заграничный перевод члену партии, заведующему кафедрой?! … По большому счету, на Западе долгое время знали только два имени советских социологов религии — Кобецкого и Угриновича.

«Религиозно-мифологический комплекс в российском общественном сознании». Докторская.

Кандидатская степень у меня по философии, тема диссертации была «Вопросы войны и мира в современной христианской идеологии». А вот докторская диссертация была написана по социологии. Она называется «Религиозно-мифологический комплекс в российском общественном сознании». Работая над ней, я имел дело с разнообразным историческим и современным материалом, потребовавшим социологического осмысления.

Упомяну лишь один момент. Хорошим подспорьем мне стало сотрудничество с РХГА, где с какого-то времени на заочном отделении начали получать образование протестантские пасторы из России и некоторых стран СНГ. РХГА дает светское образование, которое оказалось очень полезно для расширения кругозора религиозных служителей.

Я преподавал им социологию религии и заодно в течение нескольких лет проводил исследования. Сейчас у меня накоплен материал примерно по 400 религиозным объединениям нескольких протестантских направлений в динамике, включая социально-демографические данные участников. Любопытный момент: самый первый набор — это было начальство — епископы, старшие пресвитеры и пр. Когда я стал предлагать участие в опросе, все смотрели на начальство: «Как, благословят или нет?» — ведь как-то боязно, человек такую информацию хочет получить и неизвестно, как он ею распорядится. Но начальство благословило, работа пошла. Они до сих пор приносят новые материалы.

Из этих данных я увидел очень интересные вещи. Например, конфликт поколений с совершенно разными запросами в среде российских протестантов. Тогда я начал заниматься социологией религии по-настоящему, то есть более основательно, с привлечением наработанного этой отраслью исследовательского аппарата.

“

— По-настоящему — это когда уже над докторской стали работать?
— Да, конечно, ведь я иногда могу назвать себя социологом религии, а иногда нет. Нет — потому что у меня нет социологического образования, я самоучка. Да — поскольку социология религии у нас пока должным образом не институционализирована. В Петербурге, скажем, нет институциональной социологии религии, есть лишь несколько человек, которые занимаются исследовательской работой на свой страх и риск. Ну в Москве — получше. По известному выражению, социолог религии — это тот, кто занимается социологией религии, потому что по всей стране у нас на социолога религии нигде не учат. Я ею занимаюсь и вношу какой-то свой вклад, а любая наука такова, какой она является в деятельности ученого“.