10% прихожан, или Все проблемы приходской жизни от того, что люди так и не узнали веры

Вопрос «Куда идет приход?» затрагивает сразу много тем церковной жизни. Прежде всего, нужно ли приходу куда-то идти? Нужно ли стремиться, чтобы в храм приходило много прихожан? Что делает современный прихожанин, выходя за пределы храма? Нужно ли пытаться координировать деятельность приходов сверху, или чем больше самостоятельности — тем лучше? Отличается ли приход от общины? Какую роль может играть интернет для приходской жизни? Разговор руководителя службы «Среда» Алины БАГРИНОЙ и сотрудника Управления делами Московской Патриархии, главного редактора интернет-портала «Приходы» Евгении ЖУКОВСКОЙ — о том, что не стоит торопиться, задавая сложные вопросы, на которые нужен содержательный ответ.

Евгения Евгеньевна Жуковская — ­сотрудник Управления делами Московской Патриархии, исследователь, преподаватель. В Управлении делами ведет направление «Информационная аналитика» и курирует деятельность Межсоборного присутствия Русской Православной Церкви. Разработала «Методические указания по организации работы епархиальных пресс‑служб», «Церковная информация. Рекомендации к освещению деятельности органов церковного управления (на примере решений Архиерейского Собора 2013 года)», «Приход в медиапространстве. Практические рекомендации к информационному освещению деятельности православной приходской общины».

ЕСЛИ ПРИХОД НЕ ИДЕТ КО ХРИСТУ, ПРИХОД ЗАБЛУДИЛСЯ

Алина Багрина: Мы спрашивали о современной ситуации в приходской жизни у разных экспертов, и мы получили широкий спектр мнений. По краям этого спектра, с одной стороны, находится мнение о том, что в последние годы идет положительная динамика; с другой стороны — мнение о том, что динамика отрицательная. Интересно, что при желании можно выбрать эмпирические данные так, что одни будут говорить в пользу первого, а другие — в пользу второго мнения. Похоже, что полнотой информации не обладает никто, каждый обобщает личный опыт.

Разговаривая с людьми, мы слышим, что приходы в 1990-е годы часто были очень активными, в них легко зарождалась общинная жизнь. Вплоть до девиаций: знакомые с протестантскими конфессиями, например, с жизнью баптистских общин в США, видят черты сект в некоторых популярных православных приходах с сильными общинами. То есть они выглядят как приходы, но в них появляются некоторые узнаваемые особенности, например, жесткая внутренняя структура, подчас незаметная для внешних наблюдателей. Также упоминается, например, использование богослужебной лексики за пределами богослужений, ритуализированные трапезы, «семьи», некие характерные черты при инициации новых членов, прочее. Когда слышишь об этом, возникает предположение, что иногда о желательности возникновения как можно большего числа сильных общин на приходах говорят люди, смотрящие на этот процесс немного в «розовых очках». Впрочем, в последние годы тенденция к независимому «харизматическому» приходскому устроению стала ослабевать, — может быть, на ее пути встает Устав 2009 года. Этот устав и критикуют, и хвалят. С одной стороны, приходы стали более нормированными…

Евгения Жуковская: Системными.

А.Б.: С другой стороны, раздаются голоса о том, что некоторым мирянам и даже настоятелям в них теперь становится тесно. Возможно, возникает социальный запрос на новые форматы социальной церковности. Но при этом опасность «внутриприходского сектантства» в существующих приходах, скорее всего, уменьшилась.

Что еще хотелось бы сказать в связи с динамикой. Для начала, необходимо упомянуть, что сегодня в приходах к Чаше подходит больше прихожан, чем это когда-либо было в российской истории. Это очень важно, это надо помнить, о чем бы дальше ни зашла речь. Далее, как исследователи, мы видим, что с каждым годом идет определенная положительная динамика по церковному ядру. Это не быстрые изменения, — тренд медленный, органический. Но остается вопрос, почему это ядро составляет от 4% до 10%, в то время как православных верующих, которые определяют себя как «принадлежащие к Русской Православной Церкви», — по исследованиям службы «Среда», проводимым с помощью «Фонда Общественное Мнение», — в России не менее 40%. Что происходит с остальными, с теми, кто в этих 40% церковных православных, но не в числе 4–10% прихожан? Это почти треть россиян. Они не нашли свой приход? Ищут ли они его? Или им нужны какие-то новые формы new-age православия, или наоборот, фундаментальная реакция, или харизматические общины-семьи. Нужно ли им что-то предлагать, быть рядом в их поиске, или…?

Е.Ж.: Представляется, что ситуация намного проще. Тема выпуска задана как «Куда идет приход?». И у меня сразу встречный вопрос: «А зачем приходу куда-то идти?».

У прихода есть глава Церкви — Христос, глава каждого прихода — Христос. Мы уже пришли. Понятно, что каждому человеку, состоящему в приходе, приобщающемуся Святых Христовых тайн, нужно прийти к совершенству, преодолеть грехи, стяжать добродетели и через это все войти во Славу Божью. Мне кажется, если во главе прихода не стоит Христос и единение с Христом вокруг Чаши, то это тогда, наверно, и правда не приход. Это какая-то сектантская община.

ПРИХОЖАНИН ВЫХОДИТ ИЗ ХРАМА

А.Б.: Приход идет ко Христу, а вот мы, прихожане и грешники, боюсь, не всегда. Когда ты выходишь из храма в мир, — ты же все равно остаешься прихожанином. И тут… Что с людьми происходит, ведь иногда их даже внешне становится не узнать, это «преображение» какое-то.

Е.Ж.: Да, люди в храм приходят и ощущают себя определенным образом: «здесь вот свято, здесь я исполнил свой духовный долг». Выходят из храма, и дальше начинается своя жизнь, вне Церкви и вне богослужения. Я думаю, проблема в том, что в те самые пресловутые 90-е, когда открывалось действительно много приходов, когда Церковь получила политическую — в том числе — свободу, не удалось плодотворно заняться именно религиозным образованием, именно обращением людей в их собственную веру. Многие люди шли словно по наитию, увидели что-то прекрасное, этот свет, эту радость — и побежали толпой. У Церкви не было сил этим заниматься, потому что для этого нужны…

А.Б.: Ресурсы и специалисты.

Е.Ж.: Причем не обязательно священники, хотя не хватало и их. Не хватало образованных мирян, которые могли бы помочь просвещать своих собратьев. И мы в этом на самом деле до сих пор варимся.

Все проблемы приходской жизни я связываю с тем, что люди по большому счету веру так и не узнали, не познали ее.

Нужно приближать религиозное образование к обучению азам веры, литургики, канонического устройства Церкви. Это не только священник или будущий пастырь должен изучать в семинарии. Более того, пока мы не усовершенствуем духовное образование наших священнослужителей, пока мы не будем идти в ногу со временем, сохраняя при этом всю нашу богословскую русскую традицию, мы вряд ли куда-то сдвинемся.

Как часто мы выходим за церковную ограду после воскресной Литургии, где исповедовались, причастились… И идем обратно домой, с теми же проблемами и непониманиями, с которыми пришли в храм.

Мне кажется, приходам очень важно развивать социальную работу, Воскресные школы, молодежные служения, миссионерство. Потому что это совместная форма проявления и выхода в свет веры, которая содержится внутри приходской общины. Это свидетельство конкретными делами и конкретными словами.

Очень важна молодежная проповедь, проникающая в учебные заведения, переходящая в общение со сверстниками. Свидетельство о вере через понятные формы, пусть даже флешмобы. Когда человек участвует в какой-то практике, его интерес глубже: чтобы быть понятнее внешнему миру, человек будет читать литературу, научные труды, Отцов Церкви, да хоть те же популярные православные ресурсы. Эти импульсы могут привести приход к более осознанному пониманию: что значит быть прихожанином? К пониманию веры и, в общем-то, к воцерковлению.

ДЕСЯТЬ ПРОЦЕНТОВ: МНОГО ИЛИ МАЛО?

Е.Ж.: Есть еще одна проблема — людей, которые давно в приходах. Они считаются просвещенными и воцерковленными прихожанами, — и иногда получается, что этими людьми священники занимаются меньше всего. Потому что «ты же и так все знаешь». А что у человека в душе, какие кризисы душевные и духовные он проходит, — до этого у священнослужителей руки не доходят. И часто проблемы кризиса именно воцерковленного человека, его отчуждение от приходской и вообще церковной жизни, связаны с отсутствием адекватного ответа со стороны священнослужителей в реальных беседах, нехваткой неформального общения, да и формального в том числе. Воцерковленный человек пришел на исповедь — покаялся в том, что согрешил «делом, словом, помышлением, вот тут вот пороптал, тут осудил» — «ну все, все, причащайся». А что стоит за этим «пороптал, осудил»? А почему осудил? Может быть, разворачивается трагедия в семье, и человека сейчас нужно поддержать, а он приходит — «Господь поможет, помолюсь» — побежал дальше.

Батюшка «дает фору» тем, кто пришел в храм недавно, неофитам. А что делать с теми, кто в общем-то основное «мясо» приходской жизни?

А.Б.: Этому священников не учат. Православная психология…

Е.Ж.: В учебных духовных заведениях мало отводится времени. Да и даже если они умеют и понимают, как это делать, — когда священникам этим заниматься?

А.Б.: А как это можно решить?

Е.Ж.: Мне кажется, лечит время. Сейчас настал очередной переходный период именно для приходских общин, — не закончен этап бурного строительства, храмы увеличиваются, общины создаются. Но при этом бум, волна интереса к Церкви на самом широком уровне уже прошла.
Мы оформились, но не законсервировались.

А.Б.: Динамизм православной Церкви, традиции.

Е.Ж.: Да, она умеет находить новые формы в соответствии с тем временем, в которое живет. Собственно, благодаря этому мы и пережили сумасшедший период XX века.

Я думаю, что мы идем к тому, что существенно в ближайшие лет 10–15 количество воцерковленных людей не увеличится. Вряд ли мы выпрыгнем за пределы 10%. Но для работы хватит и этих десяти процентов, тем более если понимать, что человек неминуемо идет к смерти и по пути к ней меняется.

А.Б.: К Воскресению.

Е.Ж.: К смерти и к Воскресению. Я думаю, что не будет существенного всплеска количества воцерковленных людей, но эти 10% будут качественно другими прихожанами. Я надеюсь, они будут больше знать об основах веры и уметь эту веру пронести через свою жизнь, они будут такими, как в первые века христианства. Тогда христиане были живыми, огненными, такими лучиками света..

А.Б.: Но тогда ведь не было приходов. Мы видим, что приходы начинаются примерно с V века, до того были общины. Не стоит ли ждать какого-то возвращения к первичным, ранним христианским формам?

Е.Ж.: Не думаю. Приходы будут жить как оформленные ячейки сообщества, без этого Церковь уже не может существовать. Страшная история XX века показала, что даже в тех условиях мало кто был поодиночке, все равно собирались на литургию, одним кругом.
Но у меня есть идеалистическое упование, что приход будет другим, люди в нем будут грамотнее и осознаннее.

А.Б.: Постоянно, от разных собеседников, слышу о запросе на осознанность.

Е.Ж.: Нужно понимание того, во что ты веришь, как ты веришь. Что ты выходишь за пределы храма и не перестаешь быть верующим человеком. Священники в моем приходе ориентируют людей на то, чтобы идти в мир в осознании своего предстояния Христу.

Нужно, чтобы общество в целом воспринимало приходы не как сообщества людей, оторванных от жизни, маргиналов. Мне кажется, что приход должен прийти к здоровой части общества, где находятся люди с активной гражданской позицией. Если приходы будут именно такими, может быть, и не нужны будут 80%, да даже 40 или 30%, будет достаточно 10%.

В конце концов, если говорить о процентных соотношениях, почему так мало воцерковленных людей? Ибо это сложно, и по большому счету, человек не хочет трудностей в жизни, их и так достаточно. Вот человек и думает: сходил, поставил свечку, мне на душе хорошо, все, больше ничего не надо.

ОГРАНИЧЕННОСТЬ КОВЧЕГА

А.Б.: Про осознанность и 10% активных воцерковленных прихожан — позиция понятна, а нужно ли искать какие-то формы взаимодействия, сближения в более широком социальном контексте?

Е.Ж.: У меня радикальный взгляд. Я считаю, что нужно пытаться спасти тех, кто с нами. Если это заденет по касательной остальных, — слава Богу. А если нет, то нельзя объять необъятное. Некоторые священнослужители стремятся окормлять всех и вся, ездят в большие миссионерские поездки, всех крестят в большом количестве. Но становится жутко, что после этих таинственных актов ничего не происходит, и эти люди остаются непросвещенными, хотя уже крещенными.

Мы собираем «головешки угля Божьего осуждения» на свою голову, потому что мы обращаем людей, но ничего не делаем для того, чтобы люди познали Христа на самом деле, познали веру.

А.Б.: Хотя, по идее, мы за них отвечаем.

Е.Ж.: Мы за них отвечаем, пытаемся принять в свое лоно. Но это же неэффективно как минимум. И это более того, — не только неэффективно, это осудительно. Мне эта позиция непонятна. Я против тотальной миссии, я считаю, что она невозможна вообще. Нужно работать точечно, там, где получается, — и с теми, с кем получается. Мы должны быть настолько совершенными, чтобы люди захотели к нам прийти, в этом должно быть наше свидетельство, в том числе в средствах массовой информации, но оно не должно быть популистским.

А.Б.: В девяностые многие люди пришли в Церковь, ведомые не столько катехизацией, сколько мечтой. У меня сейчас возникает ассоциация с чем-то вроде «ресурсного проклятия» в экономике. Когда чего-то очень много, начинает сбоить внутреннее «так ли?..» Не возникает достаточного стремления к внутреннему труду, нет самокритики, нет усердия к совершенствованию имеемого; не формируются качественные институты, о чем сейчас довольно часто говорят в миру. Что касается сложившейся ситуации в церковной жизни, то почему сейчас так часто люди в церкви и в миру ведут себя разным образом? Они что-то так и не поняли; им никто не рассказал, а самим было достаточно «мечты». Не хочется становиться церковным эхом, может быть, вынужденной, полубессознательной, не очень здоровой христианской ситуации, когда у тебя некая «большая цифра», — и значит, у тебя все хорошо и все тебя хвалят.

Е.Ж.: Надо смотреть на качество.

А.Б.: Это не совсем экономика, это икономика. Мы смотрим на качество, оно важнее.

Е.Ж.: Более того, если человек пришел и решил крестить своего ребенка, лично не участвуя в церковной жизни, кому нужно такое крещение? Окрестили — и что дальше? Кто будет просвещать ребенка? Разве что сильные крестные, но это бывает редко. Я сама крестная. Я мало могу дать своим крестницам из-за вечной занятости и думаю об этом с ужасом. Размышляя о том, что многие люди приносят детей крестить и причащать, но сами ничего не делают для того, чтобы приобщиться к Телу и Крови Христовым, — я все больше и больше утверждаюсь во мнении, что крестить нужно детей церковных людей. Когда родители берут на себя ответственность, воспитывают своих детей в христианских ценностях, не мыслят без этого своего бытия. А если человек этого не понимает, не хочет этого сам и не приходит к этому через огласительные беседы, зачем…?

РАМОЧНЫЙ ПОДХОД

А.Б.: Существуют ли, возможны ли какие-то централизованные решения, которые могли бы помочь всем приходам? Или это должен каждый настоятель лично, — своей любовью, своим примером, своим подвигом, бессонными ночами матушки, — решать?

Е.Ж.: Зная немного о церковной жизни по своей работе, я в последнее время с маниакальной назойливостью всем и всячески пытаюсь донести информацию о том, что нет единых решений для всех епархий, нет единых решений для всех приходов. И каждая епархия, каждый приход, каждый благочинный — они уникальны, как уникален каждый человек. Я категорически против обобщений, когда говорят: «у нас такие плохие архиереи», «все батюшки плохие». В этот момент я всегда говорю, а вы про какого конкретно архиерея говорите? С другой стороны, я считаю, что общецерковные решения необходимы. Они становятся векторами, направляют церковную жизнь, помогают увидеть что-то, что не видно на своем низовом уровне.

Как раз общецерковным решением, — тут можно отсчитывать с 2009 года, а еще лучше с Архиерейского собора 2011 года, — были четко выделены приоритетные направления работы: социальное, молодежное, катехизическое, миссионерское. Они помогли приходам задуматься, увидеть много нового на низовом уровне. В результате от того, что перед каждой епархией, перед каждым приходом встал выбор, как именно развивать социальную деятельность, как развивать молодежную работу, — людям приходилось узнавать, что это такое. Многие с нуля начали знакомиться с этими формами, причем не только церковными, но и светскими, и положительные примеры светской работы были перенесены в церковную среду. Началась хоть какая-то систематизация, чего раньше не было вообще. Я считаю, что сверху нужна помощь. И регулирование должно обязательно быть. Оно позволяет оформить, систематизировать приходскую деятельность.

У меня есть личный пример, приход в Черкизове. Его настоятель поставил задачи по развитию социальной, молодежной работы. И как только мы попытались этим заняться, — нашлись люди, которые оказались в этом компетентны, нашлись возможности, в том числе и материальные. Но если бы на общецерковном уровне эти вехи не были бы определены, мы бы могли с места не стронуться. Церковные синодальные учреждения дают инструкции. Например, Синодальный отдел по церковной благотворительности и социальному служению говорит, очень конкретно, как работать с инвалидами, как работать с домами-интернатами, как работать с слабовидящими — по каждому направлению.

Нам это может быть не всегда комфортно, свои приходы — это как бы свободное поле для деятельности. Но помогать и направлять нужно: рамочно, рекомендательно.

НОВЫЙ УСТАВ: НЕПРОГОВОРЕННЫЕ ВОПРОСЫ И ОТВЕТЫ

А.Б.: Все так, но когда по всей системе меняется схема подчинения, — это не из области рамок и рекомендаций, это дисциплинарное изменение. Я про новый устав.

Е.Ж.: Честно скажу, проблемы в этом уставе не вижу в принципе. Мне кажется, проблемы надуманы и идут от излишнего интеллектуализма. Лично я никогда с ними не сталкивалась, не слышала о них и от знакомых прихожан.

Наоборот, устав вернул нас к более правильному каноническому устроению, когда во главе прихода все-таки должны стоять священнослужители, а не миряне. При всем уважении к мирянам, — кто духовный лидер общины? Конечно же, священнослужитель. Именно он должен руководить общиной. И тем более правильно, что подчиняться он должен своему церковному начальству. Посмотрите, когда у нас священники были свободны? Они что, были свободны в дореволюционное время? Сейчас у священнослужителей намного больше свобод и намного больше возможностей.

Может быть, это мой мирянский какой-то идеалистический миф, но правильно, когда священнослужитель подчинен своему архиерею, наследнику апостольской власти.

Где архиерей, там полнота Церкви, там абсолютное предстояние перед Христом.

В любой организации ты подчиненный какого-то руководителя. Руководитель подчинен другому руководителю. Попробуйте в миру «покачать права» на работе — сразу «уволен, всего доброго».

Когда священнослужители ропщут, это не совсем правильное понимание своего священнического служения, упирающееся в качество духовного образования, в воспитание священнослужителей в нашей Церкви.

А.Б.: Проблема может быть в том, что новый устав не разъяснили?

Е.Ж.: Да, похоже, не разъяснили.

А.Б.: Тогда, другой вопрос, нужно ли в принципе разъяснять все эти моменты? Для кого-то чисто организационные, для кого-то — соблазнительные упомянутым «интеллектуализмом». Не отвлечет ли это от главного, о чем мы говорили, — от Спасения?

Е.Ж.: Один из авторов Средневековья писал, что есть свод канонических правил, но его читать мирянам не полезно, потому что тогда они начнут поучать священнослужителей. И, конечно, в этом своя правда есть. Но есть и встречный лейтмотив: с людьми нужно разговаривать. А у нас священнослужители, к сожалению, перегружены настолько, что они не имеют возможности что-то обсудить. Собрать прихожан, объяснить, растолковать.

ДИСКУССИЯ: «ПРИНЯТО ЕДИНОГЛАСНО»

Е.Ж.: На тему общения, сбора мнений, обсуждений. Это сейчас очень нужно и востребовано. Мы с этой потребностью постоянно сталкиваемся в рамках организации деятельности Межсоборного присутствия. Поначалу вообще было непонятно, как вести общецерковную дискуссию по документам. Выкладывали документы в интернете. Больше всего приходило комментариев через Livejournal, тогда самую дискуссионную площадку.

А.Б.: А сейчас откуда приходят комментарии?

Е.Ж.: Что отрадно, регулярно появляются взвешенные комментарии в виде статей на различных ресурсах. Это вообще качественно другой уровень. Bogoslov.ru нам в этом смысле очень помогает, публикуются множество полемических веток под проектом документа. Популярны статьи, отзывы на документы.

А.Б.: «Богослов» по-своему уникален, это, можно сказать, «сам в себе» новый церковный коммуникационный институт.

Е.Ж.: Да, такой интернет-интеллект для Межсоборного присутствия. Но, все-таки, самое важное — это не обсуждение в интернете, а обсуждение в реальной жизни. Как мы делали в начале? Мы отправляли документы в епархии на отзывы. Для получения официальных комментариев нашим аналогом служили обсуждения начала XX века, когда документы планируемого Собора обсуждались на епархиальных собраниях. Но что мы получили в ответ? В основной массе: «обсудили, замечаний нет». В каких-то епархиях до комичного доходило: приходит к нам стопка протоколов собраний, проведенных во всех благочиниях, и во всех: «принято единогласно». Какое «единогласно», о чем вы говорите, мы же хотели понять, что в документе написано правильно, что неправильно, что можно откорректировать и каким образом.

Но постепенно, за годы работы, к общецерковным дискуссиям по документам привыкают. Что происходит сейчас? Епархии получают документы и рассылают по приходам, во многих епархиях затем почти в каждом приходе проводится собрание, людям раздаются брошюрки с текстами документов. Люди знакомятся с ними, вносят коррективы, все озвучивается на приходском собрании, потом передается обратно в благочиния. В епархии формируют общие списки, их большими увесистыми отзывами передают в аппарат Межсоборного присутствия.

А.Б.: Может быть, для этого стоит использовать мобильное, например, приложение?

Е.Ж.: Тут есть проблемы технические, но главное, что мобильность все-таки многое сильно упрощает.
С таким упрощением могут быть связаны специфические риски именно для церковных дискуссий. Может, когда-то в будущем так оно и произойдет, технологии совершенствуются, я такое развитие событий не исключаю. Но торопиться не стоит.

ПРИХОД И ОБЩИНА: ЛЮДИ И ЛЮДИ

А.Б.: Общаясь с духовенством, с исследователями, имеем дело с разведением понятий «приход» и «община».

Е.Ж.: Для меня такого разведения нет, эти слова для меня синонимы. Хотя, конечно, проблема наименований и определения терминов существует. В Межсоборном присутствии сейчас происходит осмысление темы прихода, приходской деятельности, роли мирян. И тема настолько актуальна и глобальна, что к концу 2015 года комиссия, проработав год, не смогла подготовить проект итогового документа.

А.Б.: Как называется эта комиссия?

Е.Ж.: Комиссия по церковному управлению механизмами осуществления соборности в Церкви. Ее председатель — митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Варсонофий. В комиссии состоят архиереи и священнослужители, многие с большим опытом приходской жизни. Интересно, что в комиссии нет мирян, возможно, потому что в церковном управлении не так много мирян, которые разбираются в предмете. Состав комиссии не определялся распоряжением сверху, комиссии формировались в том числе и по желаниям членов Межсоборного присутствия, в котором мирян достаточно. Проблемное поле очень велико. Часть обсуждений как раз касались дефиниций прихода и общины.

Но, повторюсь, для меня это абсолютные синонимы. Церковь — это люди. Община — это люди. Приход — это люди. Вообще очень странно, когда у нас пытаются в отношении Церкви говорить категориями «функциональность», «системность». Да, системность, да функциональность, да, организация, да, социальный институт. Но за всем этим стоят конкретные судьбы людей и конкретный человек.

ПРАВОСЛАВНЫЕ СОЦСЕТИ — БЕЗОПАСНОСТЬ ИЛИ ГЕТТО?

А.Б.: Как вы прокомментируете предлагаемые сейчас форматы для активности приходов и прихожан в интернете?

Е.Ж.: Я против разделения социальных сетей по религиозному признаку. Мы много говорим, что Церкви нужно жить в современном мире, церковным людям нужно быть свидетелями Христа, быть проводниками света. И вот мы приходим в огромное интернет-пространство, полное людей, и сами себя определяем в гетто. Что мы хотим достичь тем, что мы делаем православные сети только для православных людей?

А.Б.: Чистоты коммуникаций? Безопасности?

Е.Ж.: Какая может быть безопасность в Интернете? Не надо иллюзий. Я, человек, ответственный за информационную деятельность в Черкизове, не буду регистрироваться в закрытых соцсетях. Зачем загонять туда прихожан? Если надо, мы лично все расскажем на приходе. Помимо этого, наоборот, мы открыты в социальных сетях, именно в популярных соцсетях!

Вместе с тем я глубоко убеждена, что приходские группы в социальных сетях не могут быть большими. Это группы для внутренних коммуникаций. Мы туда никого специально не приглашаем, и рекламой тоже не занимаемся. Это средство общения для людей, которые реально ходят в данный храм. Если мы проводим публичное мероприятие — есть разные СМИ и ресурсы, чтобы об этом оповестить людей. Но на 90% то, что происходит в приходе, важно только для тех, кто ходит в этот приход.

У меня была дискуссия с прихожанином одного московского храма, по специальности маркетологом. Он рассказывал мне про свою группу: «У нас было три тысячи просмотров видео в группе, о нас узнали, к нам приезжают даже из области». А я спрашиваю: «И зачем вам это нужно? Все члены вашей группы — прихожане?». Он говорит, не все, может быть, тысяча. А причащается сколько? Говорит, в последнее воскресенье к Чаше подошло около 120 человек. То есть остается 2880 людей, услышавших их обращение в сетях, и они теперь за них отвечают в некоторой степени. А вот как они свою ответственность христианскую реализуют?

А.Б.: Он ответил?

Е.Ж.: Нет, потому что он перед собой такой вопрос не ставил. К сожалению, популизм, в том числе в церковной жизни, очень часто затмевает главное. Для меня, тем не менее, главный вопрос всегда — это вопрос: «зачем?» Например, зачем вести работу в социальных сетях? Понятно, когда активнее пытаются общаться с теми, кто живет недалеко от храма, кто может стать членом прихода или прийти в гости, посмотреть, что происходит. Но все это происходит очень постепенно.

А.Б.: Для приходов вырисовывается, несмотря на все технологические прорывы, достаточно консервативный путь. Интернет, системы виртуальных коммуникаций, — это сильная и во многом полезная вещь, но именно вещь. А мир физический, не виртуальный, он сложнее и важнее…

Е.Ж.: О чем и речь. Иногда получается, что мы выстраиваем какую-то искусственную реальность вокруг Церкви. Не считаю, что это правильно.

Я вообще против конструирования искусственной реальности. Тем более в отношении Церкви.