Поиск идентичности православного прихода в проектах и дискуссиях конца XIX — начала ХХ вв.

Статья подготовлена по материалам новой книги автора о попытках преобразований православного прихода в Российской империи перед революцией 1917 г.

Алексей Львович БЕГЛОВ
Кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Института всеобщей истории РАН, доцент Национального исследовательского ядерного университета МИФИ, лауреат Премии митрополита Макария (Булгакова) 2009 г. в номинации «История Русской Православной Церкви». Специалист по истории Церкви синодального и советского периодов. С 1996 года изучал и публиковал документы тайных монашеских общин советского периода. Один из авторов книги «Русская Православная Церковь. XX век», автор около ста статей и публикаций в научных и популярных изданиях. В 2008 г. вышла в свет его монография «В поисках “безгрешных катакомб”. Церковное подполье в СССР».

На рубеже XIX–XX веков, по практически единодушному признанию современников, православный приход в Российской империи находился в кризисе. Вместе с тем, к нему были прикованы взгляды самых разных церковных и общественных сил, которые пытались сформулировать свое видение православного прихода и предложить свою программу его преобразований. При этом современники были далеки от единства не только в подходах к приходской реформе, но и к самому определению прихода. Различное наполнение этой категории обнаруживало различные представления об общественном и церковном устройстве, различные подходы к политическим и (даже) межведомственным стратегиям.

В рассматриваемый период в понимании прихода с точки зрения законодательства и обыденного сознания доминировал территориальный признак: в приход входили православные жители определенной территории, закрепленной за конкретным храмом. Но в таком виде приход существовал далеко не всегда. В первые столетия существования Православной церкви на Руси, в домонгольский период приходской сети (как она понималась в XVIII — начале XX вв.) не существовало. Позднее, примерно с конца XV века приход сосуществовал с другими формами церковного окормления мирян; помимо него эту функцию выполняли соборы, монастыри, покаяльные семьи (свободные, не обусловленные территориальным принципом объединения мирян вокруг конкретного духовника). В синодальный период территориальный приход претендовал на монополию окормления мирян. При этом на рубеже XIX–XX вв. он уже разрушался в крупных городах, хотя законодательство не принимало во внимание это обстоятельство. С 1917 г. территориальный приход более не существовал юридически, а примерно с 1940-х гг. на территории России — и фактически. Тем самым сегодняшняя ситуация с точки зрения многообразия форм низовой церковной жизни напоминает скорее ситуацию XV–XVI вв., чем столетней давности.

В рамках избранного нами подхода мы выделили три главных семантических поля, которыми обладало понятие приход в рассматриваемый нами период. Во-первых, это поле, в рамках которого приход описывался как община и «общественность», что было характерно для славянофилов и их последователей. Во-вторых, поле, в котором приход понимался как учреждение, т. е. как то, что было учреждено вышестоящей структурой и поэтому является частью целого, причем целое во взаимных отношениях с приходом доминирует. Такое понимание прихода было свойственно части иерархов и церковных интеллектуалов 1900–1910-х гг., но также отстаивалось чиновниками ведомства православного исповедания. В-третьих, поле, в котором приход соотносился с категорией братства, отождествляясь с ним или противопоставляясь ему. Это видение приходского вопроса демонстрировали как некоторые иерархи, начиная с 1890-х гг., так и отдельные церковные публицисты более позднего периода. Третий подход не рассматривается в данной публикации, но тем не менее представляется крайне важным.

Закрепощение прихода

В синодальный период приход претерпел существенную эволюцию. В течение XVIII в. приход освобождался от экстрарелигиозных функций (управленческих, фискальных и под.). В начале XIX в. произошло фактическое закрепощение прихода, подчинение его государственной необходимости. Это произошло с изданием инструкции церковным старостам в 1808 г. По выражению одного из современников, инструкция по своему значению и по своим последствия должна быть поставлена в один ряд с такими актами государственной власти как Духовный регламент и секуляризация церковных имений 1764 г. В 1808 г. приходская община была законодательно лишена своих полномочий, своего основного дохода, а приход поставлен под жесткий контроль вышестоящих церковных и светских властей. Сделано это было в контексте формирования общеимперской системы духовных учебных заведений, на финансирование которой и предназначались реформаторами приходские деньги, а именно — свечной сбор.

В соответствие с Инструкцией церковным старостам, а затем и Уставом духовных консисторий 1841 г., староста переставал быть порученцем прихода и ставился с зависимость от клира и епархиальных властей (консистории). Клир обязывался строжайше следить за старостой, и при этом он был, так же как староста, подотчетен епархиальной власти. Последствия реформы были двоякие. С одной стороны, приход терял свою финансовую самостоятельность, приходы беднели. С другой стороны, реформа резко противопоставила клир и «мир», приходское духовенство и приходскую общину. Последняя оказалась в положении податной единицы (что оскорбляло прихожан). Клир же оказался в роли фискального агента, обязанного следить за сбором подати. Причем в течение XIX века это отчуждение только углублялось, поскольку духовные учебные заведения, созданные реформой 1808 г., носили подчеркнуто сословный характер, и чем прочнее духовенство связывало свои интересы с этими учебными заведениями, чем тщательнее оно следило за отчислением средств в консистории, тем большая отчужденность возникала между ним и прихожанами.

Другим последствием реформы 1808 г. стало формирование теневой сферы приходской экономики. Причты и приходы, вовремя осознавшие, к чему ведет изъятие свечного сбора, перечисляли его не в полном объеме, утаивая часть сумм от вышестоящего начальства. Причем такое «узаконенное святотатство» (букв. — похищение святыни; выражение Д. Ф. Самарина) было известно и епархиальным властям, и синодальным чиновникам, и обществу.

Приходские институты

Такая двойственность — существование при свете законодательных актов и в их тени — характеризовала не только экономику прихода, но и его институты. С точки зрения законодательства, в приходе существовали четыре должности и института: 1) причт, 2) церковный староста, 3) представители прихода при освидетельствовании церковных сумм, 4) приходское собрание. Причт полностью зависел от епархиальной власти и подлежал ее всестороннему и детальному контролю. С другой стороны, он — в лице, прежде всего, священника-настоятеля — был главным распорядителем церковных сумм на уровне прихода, если конечно такие суммы оставались после выплаты всех необходимых епархиальных и общецерковных сборов. Церковный староста был фактическим уполномоченным причта, но не прихода по ведению церковного хозяйства. Он находился под тщательным контролем со стороны причта, благочинного и по крупным тратам — епархиальной власти. Однако механизм контроля его деятельности и деятельности причта со стороны прихожан отсутствовал. Староста оказывался, прежде всего, помощником причта в сборе и высылке в епархию необходимых отчислений, причем в том числе и тех, что шли на сословные нужды духовенства. Представители от прихода, обязательно избиравшиеся с 1890 г., были однако «не более, как понятые, которые не имеют ни какого голоса в деле, а только удостоверяют, что вся сумма, оказавшаяся налицо при высыпке денег из церковных ящиков и кружек, занесена на приход». Круг участников приходского собрания был заметно ограничен. В некоторых случаях, по наблюдению современников, из его состава были исключены лица «наиболее влиятельные и полезные» для приходского дела. Так, по точному смыслу действовавших законов, право участия в собрании принадлежало одним домовладельцам, тогда как в городах большинство прихожан состояло из квартирантов; на селе от участия в собрании оказывались отстранены все, кто не принадлежал к дворянскому или крестьянскому сословиям, например, «землевладелец из купцов, мещан или из потомственных почетных граждан». Компетенция приходского собрания оказывалась очень узкой. У него не было иных полномочий, кроме избрания церковного старосты, двух представителей от прихода и санкционирования новых построек. Также его участие, очевидно, предполагалось Уставом духовных консисторий при решении прихожан об обеспечении сверхштатного диакона, отстранении по их просьбе члена причта и сношении епархиальной власти с прихожанами. Но механизм участия собрания прихожан в этих мероприятиях никак не был детализирован.

Таким образом, формальные приходские институты были крайне слабы. Но рядом с ними существовал еще один институт, полномочия которого в приходской жизни ни кем не признавались, но который был очень влиятелен. Это была крестьянская община.

Приход и крестьянская община

После отмены крепостного права рядом с приходом была конституирована консолидированная, обладавшая значительной властью над своими членами крестьянская община. Сельский сход обладал властью над членами общества, которое он представлял: его решения были обязательны даже для тех членов, кто не присутствовал на сходе. Он мог устанавливать «мирские сборы» и участие в них также было обязательным для всех членов общины. Сход нес обязательства по поддержанию церкви и духовенства. Причем этими обязательствами его наделяло светское законодательство. Учитывая, что крестьяне очень часто стремились решать именно на сходе многие вопросы совместной жизни, которые формально не относились к его компетенции (например, празднование местных праздников, возведение часовен, жалобы на духовенство), мы увидим, что сельских сход был реально действующим, исключительно мощным институтом, распространявшим свое влияние и на приходские дела. Однако в церковном законодательстве о приходе сход не упоминался вовсе.

Между тем, институты приходского управления, упоминавшиеся выше, не могли соревноваться в эффективности со сходом сельской общины. За приходским собранием была закреплена очень узкая компетенция. Фактически, оно должно было созываться лишь для выборов должностных лиц прихода, членов приходского попечительства и санкционирования новых построек. Обязательная регулярность созыва приходского собрания (не реже раза в год) стала предполагаться церковным законодательством только с 1890 г. До этого оно могло не созываться годами. Собрание не могло принудить выполнять взятые на себя финансовые обязательства даже тех прихожан, кто присутствовал на нем. Для остальных его авторитет и вовсе был ничтожен, тем более что гражданские власти ревностно наблюдали за исполнением решений сходов, но, как правило, оставляли без внимания судьбу решений приходских собраний. «Тот факт, что статус приходского собрания не был четко определен законом, только усиливал стремление верующих полагаться на сельский сход в делах, касающихся управления храмом». Более того, подобным же образом поступали и приходские священники. Например, чтобы открыть приходское попечительство, они не созывали приходское собрание, как того требовало Положение 1864 г. и формальная логика, а делали это предложение сельским и волостным сходам и от их имени оформляли приговор о создании попечительств. Приходское собрание в этой ситуации оказывалось «излишним элементом в церковной системе управления». Наконец, не редко приход был численно слишком велик, достигая нескольких тысяч человек, и территориально разбросан, чтобы приходское собрание могло быть действительно работоспособным органом.

Сельский сход регулярно решал вопросы церковно-приходской жизни. Именно сход решал вопрос о финансировании строительства приходской церкви или ее ремонта (решение на этот счет приходского собрания оказывалось, таким образом, формальностью, только повторявшей приговор схода). Сход составлял соглашение между сельским обществом и священником о содержании последнего и выделял участок земли священно- и церковнослужителям. Сход избирал церковного сторожа (эта должность по законодательству относилась именно к мирским повинностям). В обязанности схода входило призрение престарелых, инвалидов и сирот (что пересекалось с одной из компетенций приходских попечительств). По всем этим вопросам сход составлял обязательные для членов общества приговоры, тогда как приговоры «приходских сходов» (т. е. приходских собраний) по закону были обязательны «лишь для прихожан, участвовавших в их составлении».

Все это давало сельскому обществу (в лице схода) особые, хотя и не писаные полномочия в приходских делах. Во второй половине XIX в., а затем и в начале ХХ в. крестьяне регулярно просили об определении конкретных лиц на вакансии священно- и церковнослужителей, об оставлении переводимых, или же об устранении неугодных священников и даже целых причтов. Они все чаще предъявляли права на свое участие в деле распоряжения приходским имуществом, в том числе имуществом, относящимся к храму. Они болезненно реагировали на случаи «своеволия» со стороны своих пастырей, которое выражалось в игнорировании последними мнения прихожан по тем или иным вопросам распоряжения церковным имуществом, особенно — когда дело касалось возведения или ремонта приходского храма, к которому крестьяне относились с особым трепетом. Отстаивая свое право участвовать в распоряжении церковным имуществом, крестьяне ревностно защищали свое право выбирать церковного старосту. И хотя староста по закону был только помощником священника, часто, чувствуя за собой поддержку сельского схода, он выступал выразителем именно его настроений, или, по крайней мере, — посредником между сходом и приходским духовенством. Иными словами, условия жизни в деревне «давали мирянам особые права, которых они не имели в церковноприходской общине».

Приход как община-«общественность»

Пионером обсуждения приходского вопроса, природы прихода и соответственно понятий, которыми он может быть описан, был известный деятель московского славянофильского кружка Д. Ф. Самарин (1827–1901; младший брат Ю. Ф. Самарина), опубликовавший в 1867 и 1868 гг. в газете «Москва» серию очерков под общим названием «Приход». Для Д. Ф. Самарина приход — прежде всего общественный институт, «общественная группа», но жизнь которой неразрывно связана с жизнью целого, всего церковного организма. В этом проявляется характерный для славянофилов взгляд на общество (в т. ч. и на Церковь) как на живой организм (отсюда и столь любимые ими категории жизни, живой жизни). Приход здесь рассматривается как «клеточка» организма, имеющая «жизнь» в себе, но и неразрывно, «органически» связанная с целым. И поскольку — замечает Д. Ф. Самарин — в православном мире Церковь сохраняет «значение живого и цельного организма», нам особенно следовало бы дорожить приходом. Коль скоро клеточка организма имеет жизнь в себе, то и важнейшая для автора очерка характеристика прихода — самостоятельность его внутренней жизни, которая выражается в том, что приход выбирает причт и распоряжается — после уплаты «известного оклада» в пользу иерархических властей — церковными средствами.

Утрата приходом права распоряжаться церковным имуществом для Самарина — наиболее яркий пример утраты самостоятельности прихода и обюрокрачивания его жизни.

Причем Д. Ф. Самарин и публицисты его круга (в частности, И. С. Аксаков) считали, что субъект приходской жизни, несмотря на все неблагоприятные условия, существует. Это община — земское общество и крестьянская община на селе и городское общество в городе. Для возрождения приходской жизни общине-обществу нужно было только дать, точнее — по мысли славянофилов — «вернуть» ее изначальные права в приходской, церковной жизни.

Как один из первых шагов правительства по возврату этих прав приходскому обществу Д. Ф. Самарин и его единомышленники рассматривали учреждение в 1864 г. приходских попечительств при православных церквах. Они стремились активно участвовать в их работе (сам Д. Ф. Самарин был председателем Спасского попечительства Самарской епархии), причем старались направить их деятельность в соответствии со своими представлениями, в частности, заявляли о правах попечительств распоряжаться церковными суммами. Когда к концу 1860-х гг. стало ясно, что попечительства встречены настороженно иерархией и духовенством, а попытки расширить сферу их деятельности в соответствии со славянофильской концепцией заблокированы как на епархиальном уровне, так и Синодом, славянофилы сделали акцент на возможности участия земского и городского самоуправления в приходской реформе. Тот же Д. Ф. Самарин, будучи влиятельным гласным Московского губернского земского собрания, в 1880 г. предложил Московскому земству ходатайствовать перед Министерством внутренних дел об изменении статуса православного прихода (восстановить право юридического лица, избрания священнослужителей, распоряжения церковными средствами). Причем это была самая громкая, но далеко не единственная инициатива земств по участию в приходской жизни.

Такая позиция славянофилов была совершенно естественна. И приход, и земские учреждения были для них институтами одной — общественной сферы, поэтому помощь со стороны более свободных (по закону) институтов другим была для них само собой разумеющейся.

На рубеже XIX–XX вв. публицистическую эстафету в приходском вопросе принял у старших славянофилов крупный юрист, член Санкт-Петербургской судебной палаты А. А. Папков. По своим взглядам, обусловившим его понимание приходского вопроса, он был близок славянофилам. Русская «свободная община» была его идеалом. Он именует ее основной формой русского народного быта, источником всех добровольных союзов, оказавшим «могущественное и неотразимое» влияние на все формы народной деятельности. Общинное начало на Руси, по его словам, обеспечивает уравнение прав трудящегося класса и примирение социальных несовершенств. Оно пронизывает все сферы человеческой деятельности, в том числе — религиозную. А. А. Папков настаивает на присутствии общинных начал в религиозной деятельности славян еще языческого времени. Поэтому и приход для него, как и для Д. Ф. Самарина и последующих земцев, — часть общественного, потому что общинного устройства. «Свободной» он называет русскую общину не потому, что она была свободна от государственных повинностей. Напротив, он неоднократно подчеркивает, что государство стремилось опереться на общину в управленческих и фискальных целях. Но потому, что она была самостоятельна в своем внутреннем обустройстве, т. е. была самоуправляющейся. Идея общинного самоуправления была коньком А. А. Папкова. Именно этот принцип он положил в основание своей концепции переустройства православного прихода. Но в этом смысле его и его последователей нельзя причислять к «обновленцам» и «демократизаторам» прихода или проводникам «протестантских» влияний. Источник его концепции — не проекция сословных интересов на приход (как собственно было у священников-«обновленцев») и не теории политического либерализма, перенесенные на церковную почву. Это, прежде всего — развитие, популяризация (и в каком-то отношении вульгаризация) идей славянофилов об обществе, общине и общественности. (В этом смысле он, скорее, ближе к «консервативным народникам» — С. А. Рачинскому, Н. И. Ильминскому, которым покровительствовал К. П. Победоносцев.)

Характерно, что А. А. Папков — как и славянофильски ориентированные земцы, его современники, в этот период систематически обсуждавшие идею прихода как «мелкой земской единицы» — рассматривал приходскую общину как всесословную единицу и как возможную низовую единицу гражданского самоуправления.

В июне 1902 г. А. А. Папков предложил план приходского переустройства, опубликовав его сначала в «Русском вестнике», а затем — и отдельной брошюрой под названием «Необходимость обновления православного церковно-общественного строя». Самой существенной ее частью был «Проект постановлений о церковно-приходском собрании и церковно-приходском совете православных приходов в России», т. е. фактически — проект приходского устава. Проект А. А. Папкова состоял из 42 параграфов, объединенных в 3 главы: общие правила, о церковно-приходском собрании, о церковно-приходском совете. Характерно, что в проекте не содержалось определения прихода, а давалось определение прихожанина: к ним относились «лица православного исповедания» проживающие в пределах прихода, а также вне его, но причисленные к нему по их желанию.

Существенными чертами нового приходского устройства, по А. А. Папкову, должны были стать: самоуправление, самообложение, право братского суда — характерные атрибуты «свободной», т. е. самоуправляющейся общественной организации.

Еще ярче восприятие прихода в качестве общественной единицы проявилось в его выступлении после выхода манифеста 17 октября 1905 г., провозглашавшего среди прочего свободу собраний. А. А. Папков заявлял, что теперь нет никаких препятствий для самоорганизации православного прихода, поскольку сняты все ограничения для любого вида общественной самоорганизации. Если ранее, до издания манифеста — рассуждал он — требовалось издание особого приходского устава, санкционирующего приходское самоуправление, то теперь — необходимость в издании такого устава отпала. Православным верующим вместе со своими священниками нужно просто собраться и «явочным порядком» реализовать свои «древние» приходские права.

У славянофильской парадигмы понимания прихода с течением времени сформировалась достаточно широкая общественная поддержка. Из идеи о необходимости восстановления прихода как самоуправляющейся общины исходили различные группы земских деятелей, начиная с 1860-х гг. вплоть до 1917 г. После первой русской революции, особенно в 1909—1913 гг. внимание к приходу как к «общественной единице» поддерживалось депутатами Государственной думы, которые предложили несколько проектов приходской реформы. В 1900–1910-х гг. у такого взгляда нашлись приверженцы и среди высшей бюрократии и, видимо, в «высших сферах»: идея сближения приходского и местного «общественного» управления присутствовала в императорском манифесте 1903 г., а идею о самостоятельной приходской общине отстаивали чиновники различных ведомств (в т. ч. премьер П. А. Столыпин и министр внутренних дел А. А. Макаров) перед чиновниками обер-прокуратуры.

С другой стороны взгляд на приход как общину и часть общества настораживал чиновников духовного ведомства и некоторых церковных интеллектуалов, которые видели в таком подходе протестантские тенденции и угрозу разрыва связи прихода и епископа.

Приход как учреждение

Славянофильский подход к пониманию прихода как общественной единицы не учитывал важную характеристику Православной церкви — ее иерархичность. Слова Д. Ф. Самарина и А. А. Папкова о неразрывной связи прихода с епископом звучали во многом как декларации или только как благопожелания. Их видение прихода не предлагало описания конкретного механизма этой связи. Такой подход не удовлетворял большýю часть церковного общества и чиновников ведомства православного исповедания. Эти мыслители попытались вернуть вертикальное измерение в приходскую жизнь.

Интеллектуальным лидером этой группы — особенно поначалу — воспринимался специалист по каноническому праву, профессор Казанской духовной академии И. С. Бердников. В «Сепаратном проекте» приходского устава И. С. Бердников дает следующее определение прихода:

Церковным приходом в православной Церкви называется церковная община, имеющая особый храм для богослужебных собраний и состоящая под духовным управлением приходского священника. Приход составляет нераздельную часть епископии и подчинен епископу как высшему своему пастырю((Журналы и протоколы заседаний Высочайше учрежденного Предсоборного Присутствия. Тт. 1–4. СПб., 1906–1907. Т. 3. С. 395–396.)).

Слово «община» здесь теряет «общественный» характер. И. С. Бердников недаром дважды повторяет слово «церковный» — по отношению и к приходу, и к общине. Он намерен отделить церковную общину от общины гражданской и исключить самую возможность их отождествления (на базе, например, «мелкой земской единицы», как на то надеялись многие славянофильски ориентированные земцы и даже чиновники МВД). Более того, приход является «частью епископии», и это — для И. С. Бердникова — важнейшая его характеристика. Тем самым не епископия состоит из самоуправляющихся общин, объединенных епископом, не они являются базовой единицей церковной жизни, а епархия является такой базовой единицей, разделенной на приходы только «в порядке церковного и хозяйственного управления». (Такой взгляд, кстати, был созвучен и мнениям ряда членов IV отдела Предсоборного присутствия, с которым И. С. Бердников полемизировал.) Иными словами, И. С. Бердников и его единомышленники «выстраивали» церковь сверху вниз — от епархии к приходу. Остальные элементы их концепции (роль священника, конфигурация собственности в приходе и т. п.) были только следствием такой оптики и иерархецентризма. Из точно такой же логики исходили и последующие синодальные (выработанные Синодом или учрежденными им комиссиями) проекты приходского устава. Причем стремясь сделать свои формулировки максимально ясными, они усиливали эту логику.

«Православный приход есть церковное учреждение» — т. е. то, что учреждено неким вышестоящим институтом, подразумевалась епархия. Такова формула, принятая общим собранием Предсоборного присутствия в качестве основного положения. (Хотя в проекте IV отдела Присутствия стояло слово «община», правда, «соединенная» епископом со всей Вселенской церковью, но «отдельная».)

Совещание 1907 г. также считало важным подчеркнуть, что приход — это часть епископии, поэтому выражение проекта Присутствия «<учреждение,> состоящее в ведении епископа» было заменено для большей ясности на выражение «состоящее в подчинении епископа» (курсив мой — А.Б.). По этим же соображениям второй параграф проекта нормального устава Предсоборного присутствия, в котором приход характеризовался как «отдельная церковная община» был Совещанием опущен. Его члены считали, что такая характеристика затуманивает тот факт, что приход является частью епископии и вносит в Церковь «федеративное начало».

Причем по предложению преосвященного Орловского Серафима (Чичагова), определению прихода при дальнейшей доработке проекта был дан богословский комментарий (в виде примечания):

Приход есть составная часть епископии и только от епископа получает жизнь; через своего епископа приход состоит в тесной связи со всею Единою, Святою, Соборною и Апостольскою Церковью и, посему, должен подчиняться своему епископу, блюсти единение в вере, хранить единое для всей православной Христовой Церкви Апостольское и Свято-Отеческое предание, иметь попечение об общих церковных нуждах и участвовать в их удовлетворении. Приходский священник есть доверенный от епископа пастырь, полномочия которого определены в его ставленной грамоте((РГИА Ф. 796. Оп. 445. Д. 202. Л. 263 об.; РГИА. Ф. 797. Оп. 96. Д. 218. Л. 6 об.)).

В таком виде начальные статьи проекта устава православного прихода существовали в редакции обер-прокурора П. П. Извольского (1908 г.), но в дальнейшем были переработаны (в частности, опущено примечание). Однако само определение прихода осталось тем же (в редакции С. М. Лукьянова, 1910 г.), но было несколько скорректировано в редакции В. К. Саблера (1912 г.):

Православным приходом именуется собрание православных христиан, составляющее часть паствы местного епископа, обитающее в известной местности, объединенное в общество при своем храме и врученное ближайшему пастырскому руководству одного или нескольких священников для достижения вечного спасения посредством общей молитвы, благодатных таинств, церковного назидания и дел христианского благотворения (ст. 1)((РГИА. Ф. 797. Оп. 96. Д. 218. Л. 15.)).

Отказавшись от слова «учреждение», акцентируя религиозные функции прихода, духовное ведомство при В. К. Саблере стремилось смягчить настороженность общества подготавливавшейся в недрах ведомства реформой. Однако на деле исповедовало ту же философию иерархецентризма. Более того, именно в редакции В. К. Саблера самостоятельность соборных приходских институтов была фактически уничтожена. Поскольку именно здесь было зафиксировано право епископа распустить избранный приходский совет «по представлению» настоятеля и причта.

Во второй редакции В. К. Саблера (1914 г.) (первая была подвергнута жесткой критике со стороны ряда министерств) определение прихода было изменено еще раз. Теперь приходом называлось не «собрание», а «союз» православных христиан. Подчеркивалось, что через местного епископа этот союз принадлежит «к единой святой соборной и апостольской Церкви». Последняя фраза почти в точности воспроизводила аналогичное место из объяснения к 1 ст. редакции П. П. Извольского. Такая правка, ничего не меняя по существу, лежала в русле стремления авторов новой редакции заменять канцеляризмы на церковную лексику.

Таким образом, определения прихода как церковной общины, учреждения, собрания, союза верующих, последовательно сменявшие друг друга в бердниковской и синодальных редакциях устава православного прихода, отражали общий подход к приходской проблеме, носители которого шли от целого (Церкви, епархии) — к частному. Представителями этого направления была осознана проблема соотношения между иерархизмом и соборностью (этим их подход качественно отличался от подхода Д. Ф. Самарина — А. А. Папкова). Но баланс между ними не был найден, центр тяжести явно был смещен в пользу иерархии, остальные институты — приходские совет и собрание — оказывались только вспомогательными органами при священнике (как носителе иерархического начала в приходе). Кроме того, вместе с доминированием иерархического начала в приходскую жизнь проникало и начало бюрократическое (особенно это хорошо видно на примере саблеровских редакций), подчинение приходской жизни — как это было и прежде — бюрократическому надзору со стороны консистории. И в этом нет ничего удивительного, поскольку иерархическое начало в этот период еще не было отделено от бюрократического и в жизни всей Российской Церкви, а такое отделение было одним из основных требований сторонников церковных преобразований, в том числе епископов.

Баланс между иерархизмом и соборностью на уровне прихода был найден только в решениях Собора Российской Церкви 1917—1918 гг. Собор подчеркивал, что приход существует лишь в единстве клира и мирян, что друг без друга и духовенство и прихожане не могут функционировать в качестве прихода. Согласно решениям Собора, священник-настоятель прихода как представитель иерархического начала председательствовал в органах соборного приходского управления — приходских собрании и совете. В случае равенства голосов голос председателя имел перевес. Но если собрание принимало большинством голосов решение, с которым он был категорически не согласен, он мог только опротестовать его перед епархиальной властью, но не остановить его реализацию. Права вето он не имел.

При этом права епархиального архиерея в области регулирования приходской жизни были строго очерчены. Он должен был утверждать решения приходского собрания об избрании церковного старосты, о займах прихода и о назначении новых сборов на его нужды, о расходовании церковных (не приходских) средств сверх определенной суммы, о приобретении и отчуждении недвижимости и относительно «выдающихся мероприятий по приходу». Все остальные решения сообщались епископу для сведения. Не было и речи, что преосвященный может по своему усмотрению «исправить» состав избранного приходского совета. С другой стороны он мог назначить ревизию дел приходского совета и всех подведомственных приходу учреждений.

Важным элементом взаимоотношений клира как представителя священноначалия и мирян в приходе была новая конфигурация прав и обязанностей церковного старосты, ответственного за церковное, храмовое имущество. (За приходское имущество и операции с ним отвечал казначей.) Мы помним, что с 1808 г. староста перестал быть представителем прихожан и оказался порученцем епархиальной власти по управлению храмовым имуществом. Приходский устав Собора 1917—1918 гг. изменил эту ситуацию. Староста не только избирался прихожанами и утверждался в должности епископом (так было и раньше), но теперь он был подотчетен приходскому совету в расходовании церковных средств. Так он снова становился представителем прихожан, но подотчетным епархиальному архиерею и действующему под контролем приходского духовенства.

Впрочем, эти решения Поместного собора 1917—1918 гг., фактически, не были воплощены в жизнь и оказали только косвенное воздействие на активизацию приходской самодеятельности в 1920-е гг.

Заключение

Как мы видели, понимание прихода как общины подразумевало взгляд на него как на часть общественной жизни, что создавало уникальные условия для взаимодействия между низовой церковной организацией и другими общественными институтами, например, земским самоуправлением. В практической плоскости для этого, впрочем, были существенные препятствия. И речь шла не только о противодействии такому взаимодействию со стороны епископата (особенно в 1860–1880-е гг.), но и о глубоком недоверии между духовенством и дворянами, которые составляли большинство активных земцев. Кроме того, славянофильский взгляд рассматривал приход как самостоятельную клеточку церковного организма. Внутри же Церкви приходы, исходя из этой логики, должны были взаимодействовать через соборные институты, которые тогда не существовали. Между тем, такой взгляд не учитывал важную характеристику Православной церкви — ее иерархичность. Напротив, взгляд И. С. Бердникова и других приверженцев иерархецентризма исходил из примата целого: приход не имел самостоятельной жизни в себе, но был только частью епархии. Принцип иерархичности был здесь не просто учтен, он становился точкой отсчета всех рассуждений. В результате приход лишался самостоятельного значения, а также — выпадал из контекста общенациональной, общегосударственной жизни, оказывался изолированным от нее.

Совсем другой ракурс взгляда на приход представляли те епископы и публицисты, которые предлагали создать внутри прихода, вокруг приходского священника религиозно-нравственный союз, приходское братство. В этом случае, фактически, речь шла о выделении религиозного костяка прихода, вокруг которого могли бы формироваться новые приходские институты. Такое приходское братство могло бы обособиться от институтов крестьянского самоуправления, его создание не бросало вызов принципу иерархизма, поскольку братство должно было формироваться вокруг представителя епископа — священника. Кроме того, ничто не исключало возможности его сотрудничества с иными общественными институтами. Однако епископы, отстаивавшие эту идею, не смогли предложить понятного механизма решения важной проблемы приходской жизни той эпохи — проблемы эффективности приходского хозяйства, которое в значительной степени зависело от решений сельского схода. Так или иначе, идея решения приходского вопроса путем учреждения приходских братств представлялась современникам наивной и малоперспективной.

К концу имперского периода русское общество было далеко от консенсуса в приходском вопросе. Ни одна из перечисленных нами стратегий построения идентичности прихода до революции не стала общепринятой. Отдельные попытки их реализации (Москва, Орел, Рига) носили локальный характер и были сметены последующими событиями. После революции события пошли по пути, который ранее казался наименее реалистичным. Как показал в своем новом исследовании Г. Л. Фриз, в результате крушения бюрократической синодальной системы, начавшихся гонений на веру и Церковь со стороны советской власти, а также в силу того, что последняя первоначально попыталась предоставить приходам определенные права, желая противопоставить прихожан иерархии и духовенству, в приходах стремительно сформировалось религиозное ядро из активных и полномочных мирян. Тем самым идентичность прихода была утверждена не в ходе дискуссий и законотворческой деятельности, а в ходе социальных трансформаций раннего советского периода. Предложения небольшой группы епископов 1890-х гг. оказались своего рода пророчеством, правда, как водится, вовремя неуслышанным.